Зеркало Ноя

– А как? Ехать куда-то и искать ветра в поле, ведь ни на одну свою бумажку я ответа не получил? А мне уже серьёзно грозили, что могу и сам туда под конвоем отправиться, если продолжу шуметь… Так и работаю до сих пор простым шоферюгой. Не живу, а существую. Смотрю иногда на свои награды, – он провёл пальцем по орденам, и те слабо звякнули, – и думаю, на кого ж ты их, капитан, променял? Разве стоит даже самая большая золотая звезда слезинки твоей матери или печального вздоха твоего отца?!

– Значит, мне всё-таки больше, чем тебе, повезло, – вдруг сказал папа, – хоть я и в бараках северных десять лет гнил, немало своих друзей в мёрзлую тундру зарыл, до сих пор во врагах народа числюсь, но… своих родных нашёл. На Урал они попали, в эвакуацию. Туда после освобождения и отправился. Правда, моя первая жена, на которой я женился ещё до войны, отреклась от меня, как от врага народа, но я встретил другую женщину, и она родила мне вон его… – папа указал на меня пальцем и слегка приобнял.

– Да, ты и в самом деле счастливый человек, – вздохнул дядя Саша и тоже хотел погладить меня по голове, но не стал. – Завидую тебе. Все бы свои звёзды отдал за такого пацана…

Домой мы с папой вернулись уже в полной темноте. Я сразу отправился спать, но в открытое окно видел, как папа долго сидел на лавке у дверей дома, курил одну папиросу за другой и всё время почему-то вздыхал.

В соседнем доме спать пока не ложились, а шумно праздновали День Победы, смеялись, звенели фужерами и меняли пластинки в патефоне, но от этого чужого праздника веселей не становилось. Мне очень хотелось плакать, потому что было жалко папу и дядю Сашу. Но я не плакал, ведь ни папа, ни, тем более, дядя Саша этого не одобрили бы. Всё-таки они были настоящими мужчинами и героями, и мне хотелось походить на них. Несмотря ни на что…

Утром, когда мы пошли на пляж и проходили мимо старика, торгующего «наполеоном», родители, как всегда, купили мне порцию на хрустящем сером клочке пергамента. Я откусил кусочек и стал жевать. Но «наполеон» почему-то больше не таял во рту и даже слегка горчил.

Наверное, старик или его жена что-то перемудрили, когда готовили его. А может, я просто за эту ночь стал намного старше, потому что узнал что-то такое, чего словами пока выразить не мог, но буду это вспоминать до конца жизни. И обязательно об этом когда-нибудь напишу.

«Наполеон» же до сих пор люблю. Правда, никогда он больше мне не попадался такой вкусный и тающий во рту, как тогда, в Крыму…

Письмо из шестьдесят пятого

– Кошмар! – возмущённо размахивал руками директор музыкальной школы Григорий Николаевич. – Снова эта психопатка Нонна письмо прислала! И что ей неймётся в своём Израиле? Ну, уехала, ну, отпустили её – чего, спрашивается, ещё надо?

Он вскочил со стула и стал нервно бегать по классу, задевая пюпитры.

Танька Миронова, первая скрипка квартета, незаметно ткнула смычком Арика и шепнула:

– Во дает! Полчаса теперь бухтеть будет, а урок-то идет…

Арик ничего не ответил, лишь опустил скрипку и стал прислушиваться к срывающемуся директорскому тенорку.

Во время репетиции струнного квартета, которым руководил директор, его неожиданно вызвали к телефону, и вскоре он вернулся взъерошенный и злой. Следом за ним в класс примчались парторг школы баянист Жемчужников и завуч Наталья Абрамовна.

– Что она, успокоиться не может? – истерически повторял Григорий Николаевич и тряс головой. – Шестьдесят пятый год уже, а она… Злилась бы на того, кто ей дорогу перешёл, а мы причём? Наш коллектив её, можно сказать, воспитал, выпестовал, а она – змея подколодная…

Не обращая внимания на четверых замёрших за пюпитрами учеников, он метался по классу, словно у него неожиданно разболелись зубы.

– Что вам сказали по телефону? – вкрадчиво поинтересовался Жемчужников, моментально превращаясь из разбитного гармониста в строгого коммуниста-парторга.

– Товарищ Трифанков из райкома партии крайне возмущен тем, что на адрес школы снова пришло письмо из Израиля от этой… Хорошо, что компетентные органы вовремя отреагировали и передали письмо в райком. Вопрос поставлен прямо: а не стоят ли за этим письмом западные спецслужбы? Всё надо предусмотреть. Попади письмо в коллектив, опять пошли бы разговоры, и вообще… – Григорий Николаевич горестно вздохнул. – Товарищ Трифанков такой разгон мне устроил, что хоть с балкона… вешайся. Крайний я, что ли?! Нужны мне эти неприятности, как телеге… пятая нога! В общем, пора принимать меры, чтобы впредь подобных безобразий не повторялось.

– Какие меры? – насторожился парторг, и его глаза сверкнули плотоядным огоньком.

– Нам поручено подготовить ответное открытое письмо, которое опубликует областная газета. Пусть общественность узнает о нашем негативном отношении к подобным провокациям, чтобы неповадно было…

Танька Миронова подмигнула ребятам:

– Нормалёк! Пятнадцать минут осталось.