Зеркало Сен-Жермена

На электронных часах 23:55. Томский присел на дорожку. У него тоже трофеи: сумка «Adidas». Константин Львович достает оттуда плеер с наушниками, графитовую теннисную ракетку, кроссовки, блок сигарет, блок жевательной резинки. Хватает со стола шариковые ручки, бросает туда же. Оглядывает комнату (она все такая же, только икона исчезла вместо нее новорусский портрет Сен-Жермена: в парике и камзоле, только лицом смахивает на Вована, с золотыми перстнями на растопыренных пальцах). Томский задумчиво смотрит на телевизор брать, не брать. Брезгливо плюет. Наливает в бокал шампанского.

Когда часы начинают пищать, вешает на плечо сумку, подхватывает со стола монитор с клавиатурой. Ему тоже нелегко все это удерживать.

Перед шестым ударом оба, стоя друг напротив друга, хором кричат:

Вован: Хочу попасть на сто лет вперед, только вот с этим! (Поднимает саквояж.)

Томский: Хочу попасть на сто лет назад, только вот с этим! (Поднимает монитор.)

Чокаются бокалами, на шестом ударе.

Хрустальный звон. Свет гаснет. Почти сразу же вспыхивает мерцающеесияние и повторяется.

Театр Теней.

Вован и Томский лезут навстречу друг другу, толкаясь и пыхтя. Происходит заминка: материальные предметы (картина, монитор, сумки) будто рвутся из рук.

Вован: Куда? Не пущу! Легче, Костян, мишек порвешь!

Томский: Нет, ты мой! Сударь, вы зацепились за монитор!

Потом полная темнота. Звук тикающих часов.

Наконец свет зажигается в правой половине сцены, в левой же по-прежнему темно.

Шинуазери

Правая половина сцены

За время затемнения на стене вовановского кабинета появились большие плакаты: реклама «Новое поколение выбирает Пепси», реклама сигарет «Ночь твоя добавь огня», портрет президента Путина, афиша с Киркоровым. Играет вкрадчивая китайская музыка. В окне вместо сталинского небоскреба подсвеченная многоярусная пагода.

У двери в кресле сидит Хранитель Музея, но он неподвижен и внимания зала к себе не привлекает.

Вован (тот актер, который играл Вована первоначально) стоит спиной к зеркалу. У него под мышкой монитор с клавиатурой, через плечо сумка «Адидас».

Вован: Полный облом! Ни шиша хреновича не надыбал. Эх, картину жальчей всего! Полета империалов отвалил! Думал, на даче повешу. (Замечает Хранителя Музея. Тот в черной шапочке и черном же шелковом халате до пола, с длинной и узкой седой бородой.) Дед, ты че здесь? Ночным сторожем, что ли? А пацаны где? Я Вован. Слыхал про такого?

Хранитель встает и молча кланяется. Когда он говорит, то рта не раскрывает, лишь слегка кивает головой. Голос мягкий, неспешный доносится сверху, из динамика.

Хранитель: Здравствуй, почтенный старец Во-Вань. Я ждал тебя.

Вован: За «старца» ответишь. Мочалку оторву! Мне токо-токо тридцатник стукнул!

Хранитель: Тебе не тридцать лет, а сто тридцать, ведь если считать по старому, западному летоисчислению, ты попал в 2102 год.

Вован: Ё-мое! Я че, на сто лет дальше просвистел?