Зеркало сновидений

Я не стал задумываться над услышанным. Под самоуверенностью я скрывал признание того, что Гипнос прав, прав во всём, что касается его стихии — снов. И в его последних словах я чувствовал правду, которая могла бы оказаться слишком страшной для меня. Поэтому я не стал обращать на них внимания.

Вместо этого я стал думать о Магде.

Только тогда я понял, что почти не помню, как она выглядит. Во сне Бенни я не сумел её толком разглядеть; к тому же его зеркало сновидений наверняка отразило её преображённой. Чётко я представлял только её глаза: в них я успел вглядеться перед тем, как меня выбросило в реальность, но, впрочем, и без того хорошо их помнил.

Глаза особенно ярко выделялись на фоне непримечательной внешности Магды. Поймать их взгляд было не так-то просто: в основном они смотрели или в пол, или куда-то в сторону, и из них не уходило выражение смущения и какой-то неловкости. Помнится, под конец мне самому стало неудобно: мне постоянно казалось, будто я знаю про Магду что-то нехорошее, и поэтому она меня избегает. Впрочем, я не мог даже приблизительно представить, как могла эта тихая, скромная девушка в своей жизни совершить что-то нехорошее — да ещё и так, чтобы я об этом узнал.

Остальных, насколько я помню, такие мысли не занимали. Эл любое молчание готова была заполнить своим голосом, Бенни слушал только Эл, Мэтт вообще почти никого не слушал, а Вивиан… Когда я думал о Вивиан, меня переставала заботить Магда. Поэтому молчаливая синеглазая девушка могла спокойно следить за происходящим со стороны, не вмешиваясь — и, вполне возможно, получая от этого своё удовольствие.

Свет… Куда ни посмотри — везде только чистый свет… Как чистая страница, на которой ещё ничего не написано — да и как решиться на то, чтобы оставить чёрные следы на этой незапятнанной белизне? Нет, не нужно ничего привносить извне — нужно всего лишь помочь свету проявить то, что скрыто в нём. Подобно тому, как в серости предыдущего сна были скрыты краски, в белом цвете скрыты все цвета радуги. Можно выделить любой — но зачем? Белый и так хорош… Разве что чуть-чуть добавить синего…

Какие-то чёрные точки появляются на сияющем фоне, словно почки, которые вскоре распустятся буквами и словами. Я не могу разобрать, что это; мои глаза ещё затянуты пеленой — только не сна, а яви. Но я чувствую, что это — птицы. Птицы в белом небе.

Я опускаю взгляд — и, признаться честно, мне хочется подпрыгнуть. Я стою на какой-то грязно-серой, шершавой, мокрой поверхности. Ничего более контрастирующего с белизной, окружающей меня со всех сторон, и придумать нельзя. Что же это такое?

Картина перед глазами постепенно обретает чёткость. Забавно: одно и то же происходит и тогда, когда просыпаешься, и когда засыпаешь…

Нет, я не вижу каких-то новых деталей. Белое у меня над головой остаётся всё таким же чистым, чёрное под ногами — таким же грязным. Просто я начинаю понимать, что стою на крыше дома, один на один с небом. В нём не видно солнца, и оно кажется холодным, словно ранней весной — и всё равно невыразимо притягательным.

Я делаю несколько шагов вперёд, нерешительно подхожу к краю крыши и… Мне стоит немалых усилий не отшатнуться. Земля так далеко, что у меня кружится голова. Люди, бродящие внизу, кажутся настолько меньше муравьёв, насколько те меньше людей. Никто из них не поднимает взгляда, не замечает меня: ещё бы, чтобы увидеть крышу этого дома, нужно задрать голову так, что шапка свалится. Но даже если бы крыша была от них всего лишь в нескольких метрах — кому понадобится на неё смотреть? Особенно тем людям, которым неинтересно смотреть даже на небо…

Я вижу ещё один дом, прямо напротив моего. Дорога, разделяющая два строения, сверху кажется ниточкой — но расстояние между крышами выглядит пропастью. Стена уходит вниз отвесным обрывом; вся она сложена из красно-бурых кирпичей, и в ней нет ни окна, ни просвета. Неужели кто-то мог выстроить такой небоскрёб с полностью глухой стеной?.. Но вот я поворачиваю голову и вижу ещё один дом, стоящий ко мне углом. Обе стены, доступные моему зрению — такой же кирпичный монолит. Невозможно даже сосчитать этажи, хотя счёт наверняка перевалил бы за сотню. Ни окон, ни дверей… И в крыше, на которой я стою, тоже нет никаких отверстий. Между мной и людьми, ползающими внизу — только гигантские кирпичные коробки и воздушный океан. Всё вокруг столь же подавляюще огромно, как на приснившейся мне когда-то площади гигантов — только ещё более безлико.

Я один. Только небо. И птицы.

Но на этот раз одиночество не успевает заключить меня в свои бесплотные объятия. На противоположной крыше появляется девушка. Я гляжу на неё и не могу поверить своим глазам, которые упорно говорят мне, что это Магда.