Зеркало сновидений

Кто вам сказал, что если хочешь проснуться, нужно себя ущипнуть? Кто сказал, что боль может разрушить сон, вернуть тебя в реальность? Никогда наяву я не испытывал боли, подобной той, которая взорвалась в моих крыльях… нет, в правом крыле. Упав на колени, я могу думать лишь об одном — как хорошо, как замечательно, что я не успел сделать последний, лишний шаг. Иначе я бы уже, кувыркаясь, летел к земле — и кто знает, открыл бы я поутру глаза там.

Не находя в себе сил подняться, я отползаю от края. Под рукой я чувствую что-то мокрое: это старая лужа, не высохшая со времени прошлого дождя. Вода грязная, в ней плавает мусор, неведомо как попавший на такую высоту — но всё равно я вижу своё отражение на фоне белого неба. Зеркало сновидений Магды показывает меня почти не изменившимся; только вот крылья за спиной… и одно крыло неестественно вывернуто…

Внутренний голос злорадно шепчет мне…

Какой, к чёртовой матери, внутренний голос? Это я, я и есть, я — настоящий! А тот, кто называл себя мной — лишь роль, решившая сама сыграть актёра! Он — тот, кто снится, и не более! Невольно я бросаю взгляд вверх, на Магду: какова! Появиться голой при всём честном народе — ерунда, даже для такой тихони, какой она мне показалась; но силой своей воли, силой сознания добиться того, чтобы моя личность в её сне полностью заместилась чужой — вот настоящие черти, которые водятся в омуте по имени Магда.

Что, девочка, отказываешь мне в способности летать? Выходит, лишь я один — калека, неспособный приподняться над своими представлениями о мире, отдаться на волю чувств? Таким ты видишь меня? Что и говорить, хорошая череда: мальчик-слуга, монах-отшельник, а теперь — хромой на одно крыло? Но в чём же заключается роль, которую ты мне отвела? Сидеть на крыше и смотреть, как ты порхаешь в вышине? Нет, дорогая моя. Мне надоело подчиняться режиссёру: время импровизировать.

Несколькими шагами я преодолеваю расстояние до края крыши и, не дав себе времени задуматься, шагаю вниз. Это только сон. И если из владений Гипноса я попаду прямиком к Танатосу, пусть в этом винят Магду…

…Я с трудом открываю глаза, из которых в первые секунды чуть не посыпались искры. Мои крылья несут меня между крыш, скользя в потоках воздуха. Я пытаюсь не шевелить правым крылом, но уже чувствую, что боль в нём утихла. Нет, она не ушла, просто растеклась по плечу, по руке — скрытая, ноющая, как боль в тоскующем сердце. Такое ощущение, будто бы в кости изнутри всунули металлические прутья, и крыло болит, но держит. Я неуверенно пытаюсь подняться выше — и словно бы наступаю на ногу, распоротую по всей длине ступни. Пока я просто планирую, вывихнутый сустав не тревожит меня; но так я не приближусь к Вивиан…

Каждый взмах крыльев отдаётся скрипом в стиснутых зубах. А воздух почему-то становится всё холоднее, и лететь в нём ещё труднее. Но я не отвожу взгляда от Вивиан: теперь я вижу её отчётливее, а свет, ранее окружавший её серебристым ореолом, больше не слепит меня. То ли глаза мои привыкли, то ли небо стало темнее…

…Как бы я ни старался, она неуклонно удаляется от меня. Ещё бы, ей не нужно превозмогать себя каждую секунду: лететь для неё — не мучительный труд, а естественное состояние. Когда мои силы будут на исходе, она лишь войдёт во вкус. И всё равно я ползу по воздуху, цепляясь за него крыльями и едва не обламывая перья, ползу в надежде, что она бросит взгляд вниз и, может быть, хоть на секунду замедлит свой полёт.

Краем глаза я замечаю на крыше, с которой только что шагнул, какую-то фигуру…

— Джерри! Остановись! Ты не должен лететь за ними!

Ба, это же Гипнос! Не ожидал увидеть его здесь. Раньше он появлялся только между сном и явью, скрываясь в сумерках сознания, там, где видеть его мог я один. Теперь таинственного хозяина снов, по-видимому, не заботит, увидит ли его кто-нибудь из героев этого сна — да им и не до него. Равно как и мне.

— Ты не должен лететь за ними! Это не твоя роль! Тебе не суждено догнать эту девушку: чем выше ты будешь подниматься, тем дальше она будет от тебя! Не нарушай законов сна!

Плевал я на законы сна; и на тебя, друг мой, тоже. Смачно плевал, с большой высоты. Я удваиваю усилия: в перьях свистит воздух, в ушах звенят колокола, и в общем итоге Гипноса мне не слышно. Боль, терзающая моё крыло, уже пустила корни по всему телу, словно раковая опухоль; но мне не страшно — я уже умирал во сне. Сейчас главное — лететь быстрее, ещё быстрее… махать крыльями чаще… Глядя на Вивиан и остальных, я не замечаю своего движения, но оглянувшись назад, с удивлением вижу, что кирпичные небоскрёбы — и Гипнос вместе с ними — уже скрылись в каком-то тумане, словно мы взлетели над облаками.

Больше ничто не напоминает о земле. Есть только небо.

И это небо стремительно темнеет.

Магда свечой взмывает всё выше — хотя уже и сложно сказать, где верх, а где низ. Рядом с ней теперь летит какой-то парень. Я не хочу узнавать его, но не узнать не могу: это Мэтт.