Зеркало судьбы

Вадим неуверенно кивнул. Вспомнилось что-то из детства – тихий голос Влада, рассказывающего про тайный город под землёй, где ждут своего часа живые мертвецы. Какие-то школьные страшилки про забытый лепрозорий.

– У них, похоже, симбиоз с твоим братишкой. Он им – защиту, так как с биологическим оружием режим свергать как-то веселей, они ему – исследования. Ну и парочку чудовищ напрокат. Зачем? Да это как раз понятно, – отмахнулась Диана. – Хорошая затея: распугать метростроевцев, чтобы на вакантные места пристроить своих людей. Ведь чем выше концентрация пламенных сердец среди станционного персонала, тем легче подстроить теракт после открытия. Я уже написала обо всём в полицию, отправила заказным письмом. Завтра оно дойдёт.

– Почему завтра?

– На сегодня у меня свои планы. Тебя не зову. Хотя почти уверена, что и твой брат там неподалёку. Ты ведь для этого меня искал?

– Не совсем. Ты послушай. Просто послушай.

Вадим достал из портфеля книгу с библиотечным штампом на обложке. Перевернул несколько страниц, начал читать:

– «Было ему немногим за пятьдесят. Высокий, молодцеватый, он носил волосы на косой пробор и не спускался в столовую без галстука – истинное дитя своей эпохи, чопорных восьмидесятых. Курил он всегда вишнёвый табак – этот запах, казалось, навечно»…

– Что это за дрянь? – хрипло спросила Диана. – Про галстук. Про табак. Я не говорила.

Он протянул ей книгу.

– Двадцать пятый год. «Дилемма отца Якоба». Ты не могла не читать. Тогда все с ума сходили по этим историям про прелата-детектива. И когда ты вчера рассказывала мне, я вдруг вспомнил, кого твой дядя мне напоминает. Ну смотри, один в один! И там ещё дальше…

– То есть я его выдумала, – медленно, врастяжку произнесла Диана. – Вся комната заставлена его барахлом. Одежда. Документы. Старые фотографии. Но я его придумала, конечно. Прочитала эту твою книжку – и придумала зачем-то. Зачем, не подскажешь?

Сейчас никакие слова не могли быть правильными.

– Тебе нужен был ужас, чтобы его преодолеть. Чтобы почувствовать себя сильной, – жалкие, картонные слова давались с трудом. – Он был тебе нужен, чтобы ты стала собой.

– Очень нужен. Прям-таки необходим. Разве можно сформироваться как личность без дядюшки-извращенца? – её голос был спокойным. – Знаешь что? Ты сейчас разворачиваешься и уходишь. Очень быстро, потому что я, чёрт возьми, не железная!

* * *

Вадим тупо таращился на потёртый переплёт. Надо обратно в библиотеку отнести. Вернуть Наде ключи от зала. А она будет улыбаться. Она ведь всегда улыбается.

А ещё никогда не болеет. Ни о чём не просит. Ни на что не обижается. Не задаёт неудобных вопросов. Любовь, мать её, и забота. И ничего кроме.

Края обложки впились в пальцы.

Идеальная жена. Такое же амплуа, как и учёный-маньяк. Как и фанатик-пассионарий.

Вадим рванул на себя дверь зала каталогов. Полная женщина, привстав из-за конторки, что-то гневно залопотала ему вслед.

Нади не было. На спинке стула висел её бежевый жакет, на столе лежала раскрытая книга. Та же, что и неделю назад.

– Да что вы себе позволяете! – толстуха вцепилась в его рукав. От неё пахло дешёвыми духами, лекарствами и квашеной капустой. Почему-то это нелепое сочетание успокаивало. – Это государственное учреждение!

– Где Надя?

Сейчас она спросит: «Какая Надя?». И останется только шагнуть в окно. Хотя ведь невысоко. Высота – метра три…

– Вышла. На пять минут. К посетителю. И нечего тут дверью хлопать!

7

Мальчишка сидел на кладбищенской скамье и задумчиво жевал рогалик. При появлении Вадима сразу вскинулся, развернул газету – с проверченными дырочками, надо полагать – и стал изображать увлечённое чтение.

На кладбище. Под дождём.

Это было так глупо, что у Вадима отлегло от сердца. Живой. Настоящий.

– Эй, товарищ! Нельзя! – окликнул он Вадима, когда тот свернул на заросшую аллею.

– Влад запрещает?

– Вы кто? – растерялся парень.

– Человек, у которого есть пистолет, – скривился Вадим. – Достаточно?

* * *

– Всё, дальше уж сами, – проворчал юнец, локтем открывая дверь неприметной сторожки – дотрагиваться до ручки он, видимо, побаивался. – Только там страшно, жуть!

Вадим спустился в подвал по крутым стоптанным ступеням. Длинный извилистый коридор освещался тусклыми электролампочками. Стены, выложенные кафелем. Ряды стальных дверей по обе стороны. Грязные разводы на полу.

Страх, перебродив, превращается в ярость, – мелькнула в голове фраза из теперь уже дважды сожжённого романа. Ох, если бы так… Но страшно не было. Это точно.

В тёмной нише вповалку лежали статуи химер – видимо, сколотые с надгробий во времена народовластия, да так и не пристроенные обратно. Львиные лики скалились из-под слоя пыли. Заляпанные известью, прикрытые нелепой цветастой тряпкой, химеры вызывали не ужас, а брезгливую жалость.

А что, славный способ проверки, скривился Вадим. Смена контекста. Настоящее – меняется вместе с ним. Неживое, рукотворное – остаётся собой.

Нет, страшно не было.

Хотя руки всё равно дрожали.

* * *

Вадим подошёл к призывно приоткрытой двери. Заглянул в комнату.