Зеркало Урании

Итак, два противоположных пути, дающих в итоге одинаковые результаты. Но писатель-фантаст может пойти и третьим путем, так сказать, компромиссным, Ничего не добавляя и ничего не унося из окружающего мира, он может просто изменить его составляющие. Уменьшить скорость света, как это сделал А. Беляев (рассказ "Светопреставление"), или изменить ход времени, на что хоть однажды да покушался каждый уважающий себя фантаст. Последствия такого искажения мировых констант, понятно, могут быть самыми разными. Но, опять же, в итоге они дают тот же самый результат, что и тихие игры с прибавлением и убавлением.

В этом смысле фантастика и представляет собой игру с мировыми сущностями. Такой она была в незапамятные времена, такой она осталась и теперь. С той лишь разницей, что в эпоху мистерий и мифов людская фантазия все же чаще обогащала действительность. Может быть, потому, что жизнь человека была тогда слишком скудна. Но так или иначе, а идею о том, что новое — это обязательно хорошо, люди пронесли почти до конца прошлого века.

Потом, как известно, наступило разочарование и переоценка ценностей. Утопия обрела зеркального двойника — антиутопию, роман-предупреждение.

На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, когда стала рушиться ньютонианская картина мира и закладывались основы теории относительности, начала развиваться, если можно так сказать, научно-техническая фантастика. Уэллс еще не пришел, и Жюль Верн оставался полновластным кумиром молодежи. Это было интересное время, когда вера в необычное и неожиданное уступила место уверенности в чудесах науки.

Новые сущности встречались с восторженной надеждой. Все принималось тогда на веру: и прогнозы и запреты науки. Запретное (телепатия, небесные камни, гипноз, передача информации без проводов и др.) не подвергалось сомнению, возможное и вероятное (контакт с обитателями других миров, бесчисленные электрические блага, летающие аппараты, подводные лодки и самодвижущиеся тележки) с восторгом встречалось как почти сбывшееся. Полет на Луну и автомобиль одинаково ждали завтра, в крайнем случае — послезавтра. Но радиоволны, радиоактивный распад, фотоэффект и опыт Майкельсона-Морли, продемонстрировавший независимость скорости света от движения Земли, не ожидались вообще. Революционные открытия науки не предсказуемы в принципе, и фантастика ничего тут поделать не может.

Окружающий человека мир все более становился похожим на тот, который мы знаем. Появились и самолеты, и подводные лодки. И вместе с ними в безоблачном небе утопий начинали сгущаться тучи.

Магическая связь

Кто б ни был ты, но, встретясь с ней,

Душою чистой иль греховной

Ты вдруг почувствуешь живей,

Что есть мир лучший, мир духовный.

Ф. Тютчев

Невидима, невидима и свободна…

М. Булгаков

Великое единоборство смертного и слабого "мыслящего тростника" с вечной и неисчерпаемой природой — изначальная задача человека на Земле. Порой идея блуждала в темных лабиринтах, на целые столетия замирала, билась в тупиках заблуждений и противоречий. Но Человек, не отдельно взятый гениальный мыслитель, а некий собирательный образ, символ всего бессмертного и могучего человечества, всегда выходил победителем.

И в эту минуту он тоже стоит на Земле, пытаясь постичь границы расширяющейся Вселенной и добраться до основ материи. Он стоит на перекрестке бесконечностей. Одна дорога уводит его в мир галактик, туда, где разлетающееся вещество достигает почти световых скоростей, другая — в микромир с исчезающе малыми масштабами расстояний и длительностей, с двуликими и странными проявлениями вероятностных законов.

Еще в доисторические времена людей волновала «вечная» проблема происхождения окружающего их мира. Откуда взялся этот мир с его Солнцем, Луной и мириадами далеких непостижимых звезд?

Ранние «Упанишады» и «Веды», «Рамаяна» и «Бхагават-Гита» древней Индии, мифы Египта и Вавилона, героические сказания греков, ацтеков и майя, Библия и Зенд-Авеста объединяют космогонию и теологию, моралистику и оккультные пророчества, оставаясь фантастическими поэмами в самом высоком смысле этого слова.