Зеркало Урании

Пусть Центральный вокзал одного из самых населенных городов на земле «Токио-сентрал» ("Кольцевые ветки" японского фантаста Ясутаки Цуцуя) не производит еще человеческие дубли, но человеческую индивидуальность он уже стер. Это вынужденная плата за стремительный прогресс, это жестокое ярмо больших городов. Очевидно, такая обезличка характерна для любого многочисленного скопления людей. Она — неизбежное следствие темпа жизни, платформ электрички, тоннелей метро и эстакад хабвея. Но лишь там, где действительно никто никому не нужен, ее ощущают так остро и так повседневно. Это несмываемое клеймо "цивилизации напоказ", где извращена до предела даже сама идея нормального человеческого общения. Что даст еще одно новое изобретение городу, уже сейчас живущему в искусственной атмосфере? Задрай скорее окна сверкающего автомобиля, включи кондиционер и мчись неведомо куда. Может быть, ты и заметишь на лету сверкающий огнями стенд, рекламирующий очередную новинку. Купишь. Или не купишь. В обоих случаях это не отразится на беге твоего беличьего колеса. Куда ты стремишься? Чего бежишь? Нет ответа… Если ты наделен бессмертной искрой и всесжигающим беспокойством, может быть, станешь изобретателем. Какая мысль придет тебе на вираже эстакады? О чем ты подумаешь под расцвеченным неоном ночным небом среди шума и грохота, среди сплошного потока как будто бы веселых и в общем-то сытых людей. Ты откроешь тайну сухой воды и вспомнишь о людях, строящих города в пустынях. Но неужели не коснется твоего сердца совиное крыло предчувствия? Неужели не провидится тебе одинокая койка в сумасшедшем доме или та мучительная сказка, от которой ты задохнешься, так и не успев осознать, что убит?

Такова участь изобретателей. Они не могут остановиться. Что ж, иди, изобретай… Возможно, ты достигнешь того же, что и смешной гений ("Эксперт" Мая Рейнольдса [Мэка Рейнольдса — ЮЗ]). Твои творения купят, чтобы положить их под сукно. А это, в сущности, не так плохо. Ты сможешь прокормить и себя и семью, всегда сумеешь заплатить за выпивку. Постепенно алкоголь отучит тебя изобретать, и постоянное надоедливое беспокойство отпустит твое сердце. Тебе не в чем упрекнуть себя. Мир не хочет новинок. Но он великодушен к тебе. Пусть лучше мысль умрет под сукном, чем воплотится в нового Франкенштейна. Твой суперцереброграф, как, впрочем, и времесместитель ("Мгновенье вечность бережет" Роберта Туми) — всего лишь игрушки, забавные пустячки. Можно лишь радоваться, что смещение времени вызвало к жизни бронтозавра, а не, скажем, грузовик с гитлеровскими штурмовиками. Но, говорят, у пьяных есть свой добрый бог. У пьяных героев научно-фантастических рассказов и у создателей этих героев, изображающих камерные сюжеты, "добрый бог" не дает довести мысль до логического конца. Они выдают свой новый компонент и спешат к случайной развязке, обрывают повествование, чтобы было "все тихо". В противном случае следовало бы сделать такие же беспощадные выводы, как и Шервуд [Шерред — ЮЗ] в своей великолепной «Попытке». Здесь действительно до конца соблюден принцип гомеостаза. Новое ворвалось в жизнь, пришло с ней в столкновение и, достигнув равновесия, утвердилось. Такова по всяком случае схема кибернетической игры. Математика с трудом описывает явления скрытые. Она обходит и то, что на время изолировано, как бы исключено из обращения. Новый элемент в том, что такой мир уже обречен. Он неизбежно взорвется. Если в обществе начинают говорить (цитирую Шервуда): "Нечего нам копаться в старой грязи…", "Подобные вещи лучше всего простить и забыть…", "Ничего подобного никогда не происходило, а если происходило, то напоминающие — все равно отпетые лгуны и клеветники", — значит, оно начинает бороться не за будущее, а за свое, очевидно, не совсем блистательное прошлое. Такая борьба ведет к неизбежному проигрышу именно завтрашнего дня, то есть к полному поражению. Мир Шервуда не принял гениальное изобретение, способное восстановить любую историческую истину, ибо вообще не хотел никакой истины, "На психологию слишком долго воздействовало извращение истины". Это звучит, как афоризм.

Автор не показал нам картину гибели своего обреченного общества. Напротив, с первых же слов рассказа читатель убедился в том, что зло победило. Но надолго ли?

"Попытка" — безусловно лучшее фантастическое произведение последних лет. Рассказ как бы окутан дымкой второго, ненаписанного, но продуманного автором плана. Поэтому трудно отказаться от впечатления, что победа реакционных сил той Америки, о которой пишет Шервуд, только временная. Однажды произнесенное слово истины не исчезает, но тлеет подспудно, сжигая все рогатки и препоны, пока не вспыхнет всеочистительным пламенем.