– Скажи, а документы, бумаги там какие-то были?
– Были, их забрал дворник. Спросите у него.
Я отпустила мальчишку и вопросительно взглянула на Алексея.
– Сейчас разберёмся. Главное, чтобы Михалыч был ещё трезвый.
Дворник Михалыч оказался не только трезвый, но и честный – он отдал мне паспорт. Остальные бумажки разметал ветер, и никто не догадался их собрать, по его словам. Что ж, и этого уже было немало.
Честно украденных Матвеем денег хватило на скромные джинсы, пару футболок, две толстовки и всё необходимое в дорогу. Мне нестерпимо хотелось уехать к маме в Подольск. Не потому, что у меня взыграли дочерние чувства – я по-прежнему не помнила маму, просто знала, что она есть.
Мне хотелось побыть одной, во всём разобраться, понять, почему я три года терпела мужа-абьюзера. Мечтала о лёгкой, безбедной жизни? Тогда понятно, куда привели меня мечты. Также надо было определиться, что делать с Матвеем в моей голове.
Об этом и многом другом я размышляла, сидя в кафе железнодорожного вокзала вместе с участковым Алексеем, который хотел, чтобы я осталась, и поэтому пришёл меня проводить.
– Нет, Лёша, помимо мамы, у меня есть одно дело, – прощаясь, сказала я и представила янтарное ожерелье.
“Матвей, про два серебряных подноса и чугунок монет я тоже помню, но Алексею об этом знать не обязательно,” – мысленно добавила я.
Заметив удивлённо приподнятую бровь Алексея, я сообразила, что запихнула блин себе в рот руками, почти не жуя, и залпом осушила стаканчик компота.
– Прости, я задумалась, – сказала я вслух и про себя отругала Матвея.
– А ещё, когда задумываешься, ты куришь, воруешь деньги у мужа и избиваешь его, – произнёс Алексей. И добавил: – Но я об этом никому не скажу и буду тебя ждать, Лара.
В город своего детства я возвращалась налегке: рюкзачок за спиной и немного измятых купюр. Когда поезд тронулся, я прижалась лбом к оконному стеклу. Матвей, как обычно, всему удивлялся, и мы вместе любовались пейзажами за окном. По дороге стремительно стемнело, словно кто-то выключил фонарь. Я разглядывала проносящийся мимо вечерний посёлок, спящий лес, сменившийся пригородом, и снова лес. Матвей мечтал о своём кладе, припрятанном им сто лет назад, а я – о новой, свободной жизни. Куда меня приведут эти фантазии?
Глава 4. Матвей
Под мерный стук колёс я не то задремала, не то попала в некий транс уносящегося меня поезда. До Подольска было пять часов, и можно было расслабиться и отдохнуть.
В жизни каждого человека наступает такой момент, словно невидимая граница, делящая жизнь на «до» и «после». Я прекрасно осознавала, что по-старому жить уже невозможно, а по-новому я не знаю как. Это состояние вызывало у меня страх и оцепенение гораздо больше, чем потеря памяти и назойливый мужской голос в голове.
Воображение тут же нарисовало невидимую линию, будто кто-то разделил мой мир надвое. От чего-то хотелось вцепиться в прошлое, какое бы оно ни было пугающим, вернуться к мужу. Ну бьёт он меня, так не стоит его лишний раз злить. Может, я сама виновата? Зато там всё понятно, Андрей бы меня и такой принял, ущербной, с осколками памяти. Надо только договориться с Матвеем, чтобы руки не распускал, и всё. А Матвей? Что скажешь?
Приятный мужской голос с едва заметной хрипотцой заговорил в моём сознании. Пройдоха Матвей, живший сто лет назад, не был глуп, и мне было чему у него поучиться.
– Не кипишуй ты, Лариса, я зла тебе не желаю. Так уж получилось, что боль твою я как свою ощущаю. Как так вышло? Про то не ведаю. Токмо, девонька, зачем-то это нам нужно. Я так думаю. Ну вернёмся мы, к примеру, к мужику твоему, будет он нас лупцевать – и что хорошего? Давай чего другого попробуем, хуже-то некуда. Так ведь, иной раз, я и стерпеть не смогу – так отхайдакаю кобеля твоего, прости Господи. Возьму кочергу или что там у вас теперечи в хате есть потяжелее, и прибью гниду окаянную. А потом что? Острог. Да разве я желаю тебе в кандалах-то ходить? Выбрось ты мысли мрачные.
Я всё понимаю, сам один раз был на грани, как будто над обрывом стоял. Стоял эдак и чувствовал, что падаю я в пустоту, а зацепиться не за что. И мне тоже хотелось ухватиться за прошлое, за то, что уже ушло. Казалось, что там земля есть под ногами, там всё размеренно, всё устроено. А стоит сделать шаг в будущее – там пугающая чернота, бездна, и невозможно сделать этот шаг. Страх перемен, страх потери удерживает на месте. Шаг в будущее – равносилен шагу в пустоту. И понял я, Лариса, что самый ужас-то – остаться стоять на этой невидимой границе. И я шагнул…