Зеркало времени

Хэйитиро напомнил Борису, как в прошлом полёте в околополярных областях они испытали погружения в иные времена: вблизи Северного полюса — в будущее планеты, над Южным полюсом, над Антарктидой — в прошлое. В арктических приполярных зонах возникало ощущение временного потока, извне текущего на Северный полюс из будущего. Омывая землю по меридианам, временные потоки становятся настоящим, а затем смыкаются над Южным полюсом и, храня в себе прошлое, покидают ауру Земли, подобные тянущейся из её пуповины серебряной нити.

— У меня было не совсем так, — поразмыслив и вспоминая, возразил Густов. — Я оказался в конкретном месте и в определённом времени. В облике американского лётчика пилотировал Боинг-двадцать девятый «Суперфортресс» и бомбил Токио весной 1945 года.

— Я тоже в том космическом полёте повоевал, — заговорил Хэйитиро, — но был японским морским палубным лётчиком-истребителем. На мне под лётным комбинезоном был надет пояс оби с шёлковыми волшебными стежками-амулетами, присланный из дома и защищающий от множества опасностей. На шее новый белый шарф военного лётчика, такой же, какие повязывали себе те, кто атаковал Пёрл-Харбор. В памяти ещё слышалось обращение нашего командира перед боевым вылетом на филиппинскую Манилу: «Лётчики Императорских Военно-Морских Сил!..» Ощущал себя в кабине славного «Зеро» А6М2 и одновременно видел мой истребитель в сумрачном послештормовом оранжевом небе над тучами. Я был бы неточен, если бы сказал, что видел воздушные бои — я в них участвовал. Я погнался за американским истребителем, ему не хватило тяги и скорости выскочить вверх, он попытался уйти из-под атаки и заложил вираж, не зная, что проиграет, поскольку «Зеро» по своей манёвренности был непревзойдённым. Я подвыпустил боевые закрылки, правой рукой с наклоном потянул ручку, левой ногой толкнул педаль руля направления и с восходящей бочки с переходом на боевой разворот дал короткую пушечную очередь.

— «Киттихок» горит!

Это выкрикнул пилот в соседнем «Зеро», а я атаковал следующего американца и не смотрел уже, что с первым. Единственное, что мне удалось выяснить после нашего с тобой полёта, командир, только то, что атаки на авиацию американского генерала Мак-Артура, командующего на Филиппинах, за несколько месяцев до войны на океанах безупречно подготовил и организовал главнокомандующий 11-м воздушным флотом и командир базовой авиации на Формозе, так называли тогда Тайвань, вице-адмирал Цукахара Нисидзо. В то время адмирал Цукахара был самый выдающийся военачальник военно-воздушных сил не только в Японии, во всём остальном мире просто некого поставить с ним рядом. Авианосцы ему не потребовались, Цукахара освободил их для атаки на другие важные цели. Японские истребители летали с Формозы, сражались над Филиппинами и над океаном возвращались на Формозу. При внимательном взгляде на карту это более чем впечатляет. Без посадки они находились в воздухе до 12 часов и преодолевали за полёт около 2500 километров. Такая сильная военно-морская авиация тогда была только у Японии. В первый же день было уничтожено не менее 60 американских самолётов. Потом вылету помешал сильнейший шторм. В целом, с 8 по 13 декабря 1941 года янки полностью потеряли свои сто шестьдесят боевых и много транспортных самолётов, включая «летающие лодки», на авиабазах Иба и Кларк филиппинского острова Лусон. Но имени пилота в кабине «Зеро» я, среди 123 японских лётчиков-истребителей, эффективно атаковавших Филиппины, установить не смог.

Есть события, оставшиеся неизвестными. Потому никто не понимает их значения.

В космосе наши земные представления о нём оправдываются лишь частично, в нём действуют иные правила и закономерности. Точно так же потребуется по-иному жить под водой. Иначе вести себя в глубокой шахте, где неверным действием легко погубить себя и товарищей.

Слушаешь, командир? Саша Дымов после полёта со Стахом Желязовски сказал мне: «Я мог бы полететь в паре с тобой и на перехватчиках, на Памире». Не знаю, что почудилось тогда в полёте Стаху, но Сашу крепко потрясло то, что он пережил в космосе, когда Стах утратил разум. И Дымов уволился из авиации ООН и вернулся в Россию. Саша рассказывал, что у Стаха редкостное врождённое владение образным художественным языком. Из него мог бы получиться интереснейший писатель, не хуже, чем американский лётчик Ричард Бах, написавший про великую чайку по имени Джонатан Ливингстон. А где теперь наш Стах?

Все мы очень разные. Мы молчим на земле о своих необыкновенных космических впечатлениях, чтобы большие начальники, исходя из своих земных представлений, не закатали нас на излечение вместе с психами. Но я считаю, что можно попытаться погрузиться в собственную память души и в очень далёкие времена. И попытаюсь это сделать в нашем с тобой нынешнем полёте. Когда ещё полететь придётся? Предлагаю несколько часов не беспокоить друг друга.

— Согласен, — отозвался Борис, понимая, что и Хэйитиро разговорился для разрядки.