Зеркало времени

— Пройдём в сад, побудем наедине. Мне, ты знаешь, не дано знать многого о себе, и очень немногое провидится о тебе, только самое-самое общее. Наверное, это правильно. И не надо гадать. Все предопределено. Но никто, кроме Бога, не отменит права нашего человеческого выбора. Поэтому о нас с тобой.

Они обходили сад по всем дорожкам, которые сами стелились им под ноги. Акико подбирала слова, и Борис её не перебивал.

— Наверное, я не думала о тебе лишь тогда, когда всецело сосредотачивалась на рождении наших детей. Прости за то, что в те минуты внимание мое отвлеклось от тебя. Как и прежде, милый, я не всегда владею собой. Теперь я снова могу сказать тебе: любимый мой! С трепетом произношу я эти необыкновенно значительные и для меня неповторимо драгоценные русские слова. Мой навеки единственный! Мой ненаглядный и бывший таким далёким… Борис!

Молюсь, чтобы ты меня правильно понял. Никакие слова не вместят всего, о чём взывает к тебе моё любящее сердце. Но я вынуждена обратиться к слабым и беспомощным словесным подобиям переполняющих меня чувств, потому что общее наше время уже настало, и я должна объяснить то, не сумела сказать тебе у подножия горы Асахи.

Скрепя сердце я отпустила тебя, мой любимый, будучи не в силах воссоздать в тебе и для тебя всё то, что от рождения имеет обычный смертный просто по праву рождения. И еле этот разрыв выдержала. Я закрылась от тебя, от твоего возможного дерзкого проникновения всеми мыслимыми способами личностной защиты, чтобы не помешать тебе стать тем, кем ты должен был стать по праву рождения в могущественной и славной стране с величественной и драматической историей и ослепительно сияющим будущим.

Но я почти беспрерывно (я прошу меня простить за ничтожный, вполне объяснимый естественной причиной рождения детей перерыв) продолжала следить за каждым движением, каждым шевелением твоего сердца. И понимаю теперь, что твоя родная земля всемилостиво свершила над тобой то, что не в силах содеять самым могущественным целителям, кроме Отца Небесного. Ты наконец стал самим собой. Я, благодаря Богу и тебе, тоже стала собой, любящей матерью и женой.

Я длительное время размышляла. Мне, уже взрослой, всегда казалось, что внутри себя мне очень тесно, что меня что-то ограничивает и сдавливает, что мне, моей душе, а еще расцветающей, разворачивающейся, а потом действующей, а не прозябающей личности, сердцевине внутренней потребности, движущей и вдохновляющей развитие моего духа, чего-то духовного недостает.

Мне кажется, не сразу, но я поняла.

Я ощущала себя шинтоисткой, но лишь в той мере, в какой люди участвуют в официальных праздниках, в какой и я посещала храмы в Токио, Киото и на Хоккайдо. Но обрядов, особенно местных, деревенских, я почти не знаю. В ощущении себя частью общества я знала о Ками — божествах сил природы, и признавала ритуалы общения с природой. Признавала, что всё вокруг священно: небеса, земля, воды, выдающиеся люди и духи предков. Я осознавала необходимость единения с нацией, разделяла общую радость людей на праздниках, например, мацури, в которых принимают участие и души предков. Но почитание предков пришло из конфуцианства, в шинтоизме культа предков не было. Шинтоизм легко приспособился к конфуцианству, потом к буддизму, а сейчас и к христианству. Заповеди те же и очень просты. По их исполнению я уже могла считать себя христианкой. Мне очень нравилось очищение себя по выходным в садах возле храмов, а потом питьё воды из священных фонтанов из деревянных стаканчиков на длинных жёрдочках. Если бы в моей жизни не появились ты, а потом дети, ничто в религиозном плане не нужно было бы менять.

О, если бы дети не становились с пелёнок испорчены воспитанием взрослых! Я знаю, зачем детей воспитывают — дети не должны сломать дурной, часто архаичный мир, созданный взрослыми, имён которых мы можем и не знать. Детей приучают постепенно. Их убеждают, что в этом мире всё правильно. Наказывают, если дети в это не верят, запугивают, ломают силой. И доверяют действовать, лишь убив в ребёнке всё животворящее, что в мир принесла с собой душа его от Бога.

По чину и красоте богослужения, своей продуманной заботе о молящихся более всего влекло меня католическое христианство, и я бывала в католических храмах. В прошлом воплощении душа моя пребывала в теле близкой родственницы великого протестанта, то есть тоже христианки. Но в этой жизни мне открылся известный более двух тысяч лет, как его ни искажали, как ни боролись против него, единственный на сегодня путь к бессмертию души, засвидетельствованный самим Иисусом Христом. И я пойду по нему с тобой, мой любимый, потому что и ты с него, знаю, не свернёшь, какие бы испытания Господь тебе не ниспослал. Мы с тобой, если захочешь, по этому пути вечно будем идти вместе. Потому что: «Много званых, мало избранных». Это, только это — самое важное, что нам дозволено знать. Ведь жизнь продолжается и пребудет, по милости Божией, вечно. Православие ко мне воззвало и меня восприняло. Теперь и ты меня поймёшь.