Зеркало за стеклом

Меня никто не пытался догнать или остановить. От этого сделалось ещё горше. Вбежав в свои покои, я срывающимся голосом выгнала прочь стелившую постель служанку, ничком рухнула на кровать и крепко зажмурилась, дав себе зарок убиваться из-за чьей-то врождённой и неизлечимой жестокости.

* * *

— Поздравляю, сыграть оскорблённую гордость тебе удалось, как никому. — Вежливый стук в дверь чужой комнаты Йен явно считал возмутительной блажью. — На секунду я действительно почувствовал себя последним чудовищем. Если бы ты ещё показательно обозвала меня мерзавцем и умчалась с оглушительными рыданиями, клянусь, я бы с удовольствием подыграл, ринувшись следом и умоляя о прощении.

— Уйди, мерзавец, ты мне противен, — неприязненно пробубнила я в подушку, ничуть не заботясь о том, что он не разберёт ни слова.

— Да брось, я же спасаю нас обоих, — кровать подо мной резко прогнулась, надсадно скрипнули пружины. Мерзавец, не утруждая себя испрашиванием разрешения (которого я бы ему, естественно, не дала) просто рухнул рядом и теперь потягивался с удовольствием и громким хрустом. Я угрюмо промолчала и повернулась к нему спиной.

— Ладно, смени гнев на милость. Я принёс орехи. — Это прозвучало так, будто он из чистого великодушия исполнил мою самую заветную мечту.

— Орехи? — Я рывком оторвала голову от подушки и уничтожающе глянула через плечо. — Какие, к чёрту лысому, орехи?! — Подушка, за неимением ничего потяжелее, полетела в криво усмехающуюся физиономию и… упала на пустое место. Кровать запоздало спружинила, а в следующее мгновение мне в висок врезалось что-то мягкое и увесистое. Я хлопнулась обратно, забарахталась, отшвырнула подло атаковавшую меня подушку и со второй попытки снова приняла сидячее положение. Крутить головой в поисках человека, с лёгкостью превращающего что угодно в фарс, долго не пришлось. Он со скучающим видом восседал на одном из двух резных стульев, перекинув ногу через подлокотник, и перекатывал между пальцами большой грецкий орех. Широкая деревянная плошка, полная с горкой, возвышалась на столике сбоку.

— Кстати, у тебя тут коврижка стынет, — Йен небрежно поднял с чего-то блестящую полукруглую крышку, и я чуть не захлебнулась слюной — такой дивный аромат свежей выпечки поплыл по комнате. Даже по запаху я могла сказать — это лучший яблочный пирог в моей жизни.

Одарив Йена ещё одним испепеляющим взглядом, я сползла с кровати и подобралась к «коврижке». Открывшееся зрелище вырвало у меня стон безграничного отчаяния — такой огромный каравай я не смогла бы в себя затолкать, даже если бы до этого старательно голодала несколько дней кряду. Тем не менее, делиться им я тоже не собиралась. С самым непроницаемо-высокомерным видом я подхватила блюдо обеими руками и, не сказав ни слова, удалилась обратно на кровать — поедать кулинарный шедевр в презрительном молчании.

— Тик-так, тик-так, — донеслось мне в спину, когда я только-только отломила кусок побольше, сквозь зубы ругнувшись на обжигающую начинку под остывшей корочкой, и примерилась откусить с поджаристой кромочки. — Напоминаю, времени в обрез. Если не хочешь попасть на кровавое свидание к Правителю, заканчивай.

Я клацнула зубами мимо пирога. Так это, оказывается, я во всём виновата?! Ну уж дудки!

— Пошли.

— Куда? — Йен удивлённо заломил бровь, когда я, на ходу откусывая вожделенную корочку, направилась к двери.

— Фто фнафит — куда? Тебе фиднее, ты ве у наф тут затейник! — Прожевала я в ответ. На вкус пирог оказался ещё лучше, чем на запах, поэтому откладывать употребление божественного лакомства на неопределённый срок было бы натуральным кощунством. Тем более, что я считала: дважды просить Йена осуществить его собственный замысел, мне не придётся.

— Нет, прямо сейчас мы никуда не пойдём.

Гм. В общем-то, мне уже пора бы и привыкнуть к тому, что на его счёт я угадываю где-то один раз из десяти. Он заботливо ухмыльнулся мне и подтолкнул плошку с орехами.

— Не зря же я их сюда волок. Между прочим, это вещественная часть моих извинений за сцену в библиотеке. Надеюсь, ты понимаешь, мне было необходимо уверить Шотту в том, что ты для меня значишь столько же, сколько прохудившийся кошель с единственным потёртым медяком внутри — в лавку зайти стыдно, а выкинуть жалко.

— Спасибо. Очень приятно, — желчно отозвалась я, сама толком не понимая, на что была похожа та сцена в библиотеке, и принялась ожесточённо терзать надкушенный пирог.

— Не волнуйся, когда ты ушла, я представил всё, как надо. — Йен добродушно хмыкнул и развёл руками. — Съешь орешек. Просто чтобы ты знала, здесь они считаются шикарным деликатесом.

— Да, и что в них не так? — Насторожилась я. — Отравлены? Заколдованы? Снабжены медленно действующей порчей?

— Не говори глупости, Гордана. И не надо так таращиться, я обнёс комнату потоковым контуром, нас никто не подслушает. Тем более, что я уже всё равно забыл то страшное слово, которым мы тебя обозвали после преображения.