Зеркало за стеклом

— А?.. — Я непроизвольно оглянулась на дверь, подспудно ожидая увидеть на её месте кусок прозрачного стекла или что-то в этом роде, через который можно было бы улицезреть коварного шпиона с приложенным к уху стаканом. Но тяжёлая дубовая дверь оставалась непроницаемой. — Откуда ты знаешь?

— И вот всё-то тебе расскажи, — саркастически протянул Йен, — Поток. Всё дело в нём. Объяснять доступнее не умею и даже не хочу пытаться.

За дверью раздался стук, как будто кого-то с размаху приложили лбом в оную, достаточно громкое проклятье (очевидно, от неожиданности подслушивавший забыл о том, что совершает своё деяние втайне от тех, на кого оно направлено) и воцарилась тишина.

— Готов карасик. — Удовлетворённо хмыкнул Йен, развалившись на стуле и лениво похрустывая поворачиваемой из стороны в сторону шеей и очередным орехом.

— Он там хоть жив? — Забеспокоилась я, рывком открывая дверь. Высунулась по пояс и растерянно оглядела абсолютно пустой в обе стороны коридор.

— Что с лицом? — Участливо спросил Йен, когда я втянулась обратно.

— Пытаюсь осознать, насколько сильно надо испугаться, чтобы за три секунды пробежать добрых двести локтей до поворота…

— Или насколько убедительными могу быть иллюзии…

— Иллю… Погоди-ка!

— Вот именно. Забудь слово «нет». Я могу всё.

Он спокойно взглянул мне в лицо, откинул голову на спинку стула и закрыл глаза. Так скучно и буднично, будто собравшись вздремнуть.

— Так уж и всё? — Уточнила я тоном той степени снисходительности, коим имела обыкновение разговаривать с Марфином, повадившимся таскать с моего огорода морковку. Помнится, детинушка очень старался убедить меня в том, что пучок морковной ботвы, обличительно выглядывающий из-за пазухи, не имеет никакого отношения к уже изъятой полной корзине уворованного овоща. На кой ляд ему нужна была именно моя морковка, когда у собственной мамки ею три грядки в рядочек засажены? Единственно верный ответ на этот и многие другие вопросы был раздражающе незамысловат — «Это же Марфин». — Может, это просто запущенный случай мании величия? Что значит — могу всё?

— Какое из этих двух слов тебе непонятно? Слияние с Потоком открывает огромные возможности… К сожалению, в разумных пределах, — определённо сделав над собой усилие, оговорился Йен под конец.

— Мне нравится это «к сожалению» рядом с «разумными пределами»…

— Ммм, сарказм? Я это люблю.

— Что ты, какой сарказм… Летающие орехи впечатлили меня на всю оставшуюся жизнь.

Знай я заранее, чем обернётся этот неосторожный выпад, то и язык бы прикусила, и рот бы обеими ладонями сразу для надёжности зажала. Но из меня и травница-то не ахти какая получилась, какие уж тут способности к прорицанию…

Йен только бросил короткий взгляд на горящие свечи, и фитили белёсо задымили, разом погаснув. В комнате с плотно закрытыми окнами вдруг поднялся ветер. Он сквозняком закружился по комнате, всё быстрее набирая силу, сорвал с карниза тяжёлые шторы, захлопал настенными коврами, раздул надкроватный балдахин и расшвырял многочисленные подушки. Моё собственное платье неожиданно распласталось по ветру корабельным парусом и поволокло меня вдоль стены. С воплем изумления и негодования я рванулась к столбику кровати, обхватила его обеими руками и прижалась всем телом. Будь на мне штаны, я бы ещё и ноги подключила к этому делу, но с платьем такой трюк не прошёл.

Ветер всё нарастал. Тяжёлый литой подсвечник с грохотом упал на стол, покатился и сорвался вниз. Свободный стул вздрогнул, зашатался, завалился на бок и, подхваченный беснующимся воздушным потоком, врезался в дверь. Над головой заскрежетало — это вырывало вместе с подвесными крючьями балдахин.

— Перестань! — Я не услышала собственного крика, потому что поднятый неведомой силой подсвечник пролетел у самой щеки колдуна, вильнул в сторону и с оглушительным звоном влетел в высокое напольное зеркало.

Йен даже не шевельнулся. Казалось, он вообще не замечает происходящего, от которого его укрывает невидимый кокон. Он так и сидел в той же позе, с рукой, застывшей в плошке с орехами. Его тело мелко подрагивало, от широко раскрытых чёрных глаз до самого подбородка толстыми червями извивались и пульсировали вены. И хотя в комнате было темно, я отчётливо видела каждую деталь.

Балдахин с треском оборвался, но вместо того, чтобы рухнуть на пол или волей разбушевавшейся на маленьком пятачке комнаты магической бури понестись по комнате в дикой пляске, тяжёлая ткань взмыла к потолку, распласталась по нему, и пошла мелкой рябью. Толстые шнуры с кистями и позолоченными набалдашниками неистово бились о стены, оставляя на них царапины и сбивая лепнину с карнизов.

— Йен, хватит! — Снова завопила я, давясь собственными волосами. Они корчились как живые, пытались затянуться вокруг моей шеи, лезли в глаза и рот.