Зеркало загадок

Лишь одно поражает сильнее, чем поражает ответ короля саксов: то обстоятельство, что его увековечил исландец, то есть кровный родич побежденных. Как если бы карфагенянин оставил нам свидетельство о подвиге Регула. Саксон Грамматик был прав, характеризуя в своих «Gesta Danorum» жителей острова Туле (Исландии): «…им доставляет удовольствие разузнавать о деяниях всех народов и предавать их памяти, [для них] повествовать о чужой доблести достойно не меньшей славы, чем рассказывать о своей собственной»[389].

Не тот день, когда король саксов произнес свои слова, а тот, когда их обессмертил враг, – вот что является исторической вехой. Это пророческая весть о том, чтó до сих пор принадлежит грядущему: безразличие к национальностям и крови, солидарность человеческого рода. Истоки доблестного предложения Гарольда – в понятии родины; Снорри, о нем сообщивший, поднимается выше и выходит за пределы этого понятия.

Еще одно прославление врага я нашел в «Seven Pillars of Wisdom» [390]Лоуренса; он восхваляет доблесть немецкого отряда в таких словах: «Здесь я впервые почувствовал уважение к противнику, убивавшему моих братьев». А потом Лоуренс добавляет: «Они были великолепны»[391].

Буэнос-Айрес, 1952

Новое опровержение времени

Vor mir war keine Zeit, nach mir wird keine sein.

Mit mir gebiert sie sich, mit mir geht sie auch ein.

Daniel von Сzерко, «Sexcenta monodisticha sapientum»

[392], III (1655)

Несколько вводных слов

Попади это опровержение в печать в середине XVIII века, оно (или его заглавие) сохранилось бы в библиографиях по Юму и, возможно, даже удостоилось бы строки Гексли или Кемпа Смита. Напечатанное в 1947 году – после Бергсона, – оно останется запоздалым доведением до абсурда идей последнего либо, что еще хуже, пустячной забавой аргентинца, балующегося метафизикой. Оба предположения правдоподобны и, скорей всего, верны; захоти я возразить, у меня в запасе, кроме начатков диалектики, ничего неожиданного нет. Изложенная здесь мысль стара, как стрела Зенона или колесница греческого царя в «Милиндапаньхе». Вся новизна (если это слово вообще уместно) – в том, что для доказательства взят классический инструментарий Беркли. Разумеется, у него (и следующего за ним Давида Юма) есть сотни пассажей, расходящихся с моим тезисом, а то и опровергающих его: тем не менее я продолжаю считать, что всего лишь сделал неизбежные выводы из их посылок.

Часть первая параграфа А написана в 1944 году и появилась в 115-м номере журнала «Юг»; параграф Б – ее вариант. Намеренно не сливаю их в одно: может быть, читая два близких текста, легче понять их непривычное содержание.

О заглавии. Понимаю, что оно – образец уродства, которое логики именуют «противоречием в терминах»: упоминать о новом (равно как и о старом) опровержении времени – значит определять его через то самое время, которое собираешься упразднить. Что ж, пусть эта легкая шутка останется свидетельством, что я нисколько не переоцениваю всех следующих ниже словесных проделок. Да и сам наш язык настолько пронизан и живет временем, что вряд ли на всех дальнейших страницах есть хоть фраза, его не требующая, а то и не порождающая.

Посвящаю эти упражнения моему предку, Хуану Крисостомо Лафинуру (1797–1824). Он подарил аргентинской словесности по крайней мере одну незабываемую пятистопную строку (ту или иную) и пытался перестроить преподавание философии, очистив ее от богословского налета и неся с кафедры принципы Локка и Кондильяка. Он умер в изгнании; ему, как любому из нас, выпало жить в неподходящее время[393].

Буэнос-Айрес, 23 декабря 1946 года

А

I

За годы, отданные литературе и (в какой-то мере) метафизическим тревогам, я не раз обдумывал или воображал некое опровержение времени, которому сам не верил, но которое посещало меня ночами и в томлении сумерек с призрачной убедительностью аксиомы. Подобное опровержение есть в любой моей книге. На него намекают «Эпитафия» и «Труко» из «Страсти к Буэнос-Айресу» (1923), о нем говорят некоторые страницы в «Эваристо Каррьего» (1930) и перепечатанный ниже рассказ «Чувство смерти». Ни один из перечисленных текстов меня не удовлетворяет, особенно – предпоследний, где слишком мало ясности и отчетливости, зато предостаточно загадок и пафоса. Надеюсь искупить их недочеты на сей раз.

К опровержению меня подталкивают две силы: идеализм Беркли и принцип так называемых незаметных восприятий у Лейбница.