Зеркало загадок

Человек по имени Уолт Уитмен был редактором «Brooklin Eagle»[97] и вычитал свои главные мысли у Эмерсона, Гегеля и Вольнея; Уолт Уитмен как поэтический персонаж почерпнул их, соприкасаясь с Америкой, и обогатил воображаемыми приключениями в спальнях Нового Орлеана и на боевых полях Джорджии. Выдуманный факт может оказаться как раз самым точным. Поверье гласит, что английский король Генрих I после смерти сына ни разу не улыбнулся; пусть этот факт вымышлен, но он вполне может быть истинным как символ королевской скорби. В 1914 году распространился слух, будто немцы подвергли пыткам и искалечили бельгийских заложников; известие было, без сомнения, вымышлено, но достигло цели, вобрав в себя весь беспредельный и темный ужас перед вражеским вторжением. Еще простительней случаи, когда ту или иную доктрину возводят к жизненному опыту, а не к составу библиотеки или конспекту лекции. В 1874 году Ницше посмеялся над пифагорейским тезисом о цикличности истории («Vom Nutzen und Nachteil der Historie»[98], 2); в 1881-м на одной из тропинок в Сильвапланских лесах он вдруг взял и сформулировал этот тезис («Esse Homo»[99], 9). Глупо на полицейский манер толковать о плагиате; Ницше, спроси мы его самого, ответил бы: важно, как идея преобразилась в нас, а не просто, что она пришла в голову[100]. Одно дело – отвлеченное предположение о Божественном всеединстве; другое – вихрь, подхвативший арабских пастухов и перенесший их в гущу битвы, которая не имеет конца и простирается от Аквитании до Ганга. Задачей Уитмена было представить вживе образцового демократа, а вовсе не сформулировать теорию.

Со времен Горация, в платоновском или пифагорейском духе предвосхитившего свое преображение на небесах, в литературу вошла классическая тема бессмертия поэта. Прибегают к ней чаще всего из чистого тщеславия («Not marble, not the guilded monuments»)[101], если не ради подкупа или в жажде мести; Уитмен же на свой лад и безо всяких посредников соприкасается с каждым будущим читателем. Он как бы встает на его место и от его имени обращается к собеседнику, Уитмену («Salut au monde»[102], 3):

Что ты слышишь, Уолт Уитмен?

Тем самым он переживает себя в образе вечного Уитмена, образе друга, который был старым американским поэтом XIX века и вместе с тем – легендой о нем, и каждым из нас, и самим счастьем. Гигантской, почти нечеловеческой была взятая им на себя задача, но не меньшей оказалась и победа.

Аватары черепахи

Существует понятие, искажающее и лишающее смысла другие понятия. Я говорю не о Зле, чьи владения ограничиваются этикой, – я говорю о бесконечности. Мне очень хотелось когда-нибудь представить историю бесконечности в динамике. Многоглавая гидра (болотное чудовище, являющее собой предвосхищение и эмблему геометрических прогрессий) придавала бы надлежаще пугающий вид ее портику; венчали бы ее омерзительные кошмары Кафки, а в центре не обошлось бы без умопостроений того далекого германского кардинала – Николаса де Кребса, Николая Кузанского, – который увидел в окружности многоугольник с бесконечным числом сторон и записал, что бесконечная линия может быть как прямой, так и треугольником, так и кругом, так и сферой («De docta ignorantia»[103], I, 13). Пять или шесть лет ученичества в области метафизики, теологии и математики (возможно) наделили бы меня способностью достойно выстроить эту книгу. Нет смысла добавлять, что жизнь лишает меня и такой надежды, и даже такого наречия.

В эту иллюзорную «Биографию бесконечности» каким-то образом входят и эти страницы. Цель их – обозначить несколько аватар второго парадокса Зенона.

Давайте вспомним сам парадокс.

Ахиллес бегает в десять раз быстрее черепахи, он дает ей десять метров форы. Ахиллес преодолевает эти десять метров – черепаха преодолевает один метр; Ахиллес преодолевает этот метр – черепаха преодолевает один дециметр; Ахиллес преодолевает этот дециметр, черепаха – один сантиметр; Ахиллес преодолевает этот сантиметр, черепаха – один миллиметр; Ахиллес Быстроногий преодолевает этот миллиметр, черепаха – одну десятую миллиметра, и дальше, до бесконечности, так и не догоняя черепаху… Так выглядит привычная версия. Вильгельм Капелле («Die Vorsokratiken»[104], 1935, с. 178) переводит с аристотелевского оригинала: «Второе [доказательство] – так называемый „Ахиллес“: оно состоит в том, что самое медленное существо никогда не сможет быть настигнуто в беге самым быстрым, ибо преследующему необходимо прежде прийти в место, откуда уже двинулось убегающее, так что более медленное всегда должно будет на какое-то расстояние опережать преследующего»[105]. Задача, как мы видим, не меняется, но мне хотелось бы знать имя поэта, обогатившего ее героем и черепахой. Своей распространенностью это доказательство обязано двум волшебным соперникам и числовому ряду: