Какие есть доказательства тому, что будущее уже существует? Данн приводит два аргумента: первый – вещие сны; второй – относительная простота, которую эта гипотеза придает запутанным схемам, присущим его стилю. Он тоже хочет избежать вопроса о вечном сотворении… Теологи определяют вечность как одновременное и осознанное обладание всеми мгновениями времени и объявляют ее одним из Божественных атрибутов. Данн, как ни странно, полагает, что вечность уже принадлежит нам и что наши еженощные сны служат тому подтверждением. Он полагает, что именно в них соединяются непосредственное прошлое и ближайшее будущее. Когда мы бодрствуем, то передвигаемся с постоянной скоростью в линейном времени; во сне же можем охватывать огромные просторы. Видеть сны – значит структурировать отдельные фрагменты увиденного и выстраивать с их помощью историю или целый ряд историй. Мы видим образы сфинкса и магазина – и придумываем, как магазин превращается в сфинкса. Человека, с которым мы познакомимся завтра, наделяем губами того, с кем виделись минувшим вечером… (Уже Шопенгауэр писал, что жизнь и сновидения суть страницы одной и той же книги. Читать их по порядку – значит жить, листать их – значит грезить.)
Данн уверяет, что в смерти мы овладеем счастливым искусством управления вечностью. Мы соберем все моменты нашей жизни и соединим их, как пожелаем. Господь, Шекспир и наши друзья помогут нам в этом. А в сравнении с такой великолепной гипотезой всякая ошибка автора кажется поистине ничтожной.
Сотворение мира и Ф. Г. Госсе
«The man without a Navel yet lives in me» («Человек без пуповины живет во мне») – любопытное замечание сэра Томаса Брауна («Religio medici»[194]
, 1642), призванное обозначить, что он был зачат во грехе, ибо является потомком Адама. В первой главе «Улисса» Джойс тоже вспоминает о гладком и непорочном лоне женщины, рожденной не от матери: «Хева, обнаженная Ева. У нее не было пупка»[195]. Эта тема (знаю, знаю) рискует показаться смешной и пустяшной, но зоолог Филип Генри Госсе связал ее с центральной проблемой метафизики – проблемой времени. Это соположение датируется 1857 годом; возможно, восемьдесят лет забвения приравниваются к новизне.В двух фрагментах из Священного Писания (Рим. 5: 1, 1 Кор. 15) первый Адам, человек, в котором погиб весь род человеческий, противопоставляется окончательному Адаму – Христу[196]
. Это соположение – чтобы не прозвучать как простое богохульство – подразумевает наличие некоего загадочного тождества, которое воплощается в мифах и симметрии. Согласно «Золотой легенде», крест, на котором распяли Христа, был сделан из запретного древа, произрастающего в раю; теологи полагают, что Адам, сотворенный Отцом и Сыном, находился в том же возрасте, в каком погиб Сын, – тридцать три года. Определенно, эта бессмысленная точность не могла не повлиять на космогонию Госсе.Он излагает ее в книге «Омфалос»[197]
(Лондон, 1857), подзаголовок которой «Попытка развязать геологический узел». Напрасно я искал эту книгу в библиотеках; чтобы написать заметку, я воспользуюсь краткими обзорами Эдмунда Госсе («Father and Son»[198], 1907 г.) и Герберта Уэллса «All Aboard for Ararat»[199], 1940 г.). В последнем используются примеры, которых нет в этой небольшой статье, но которые, на мой взгляд, вполне согласуются с мыслями Госсе.В той главе своей «Системы логики», что посвящена закону причинности, Джон Стюарт Милль доказывает, что состояние Вселенной в любой момент времени является следствием ее состояния в предыдущий момент и что бесконечному разуму было бы достаточно полного знания лишь об