Зеркальщик

— Нет же, нет! — твердила Эдита, падая на колени. — Господин хотел… совершить насилие. Я бы вела себя тихо, ведь я всего лишь служанка, но ваш сын пришел мне на помощь. Он убил своего отца.

Ингунда остановилась и подняла взгляд на Джузеппе:

— Что за чушь мелет эта приблудная баба?

Джузеппе зажал рот рукой, потряс головой и отвернулся, не в состоянии ответить.

— Может быть, ты наконец объяснишь мне, как эта шлюха додумалась до подобных утверждений? — продолжала Ингунда. Детей за решетками она не удостоила даже взглядом.

Дрожа, старый слуга ступил в круг света. Джузеппе протянул руку Ингунде, помогая подняться, и заговорил дрожащим голосом:

— Госпожа, позвольте мне заметить, я служу вам полжизни и теперь время признать правду…

Ингунда схватила Джузеппе за руку и встала, но прежде чем старый слуга успел продолжить, госпожа еще больше разбушевалась:

— Неужели же я окружена глупцами и идиотами, которые мелют всякую чушь? В чем мне признаваться? В том, что я в тебе, Джузеппе, и в тебе, — она кивнула на девушку, по-прежнему стоявшую на коленях, — ошибалась? Что вы злоупотребили моим доверием? Что вы все — жалкие создания?

На шум к входу в потайные комнаты прибежали остальные слуги; но никто не осмеливался переступить порог. Когда Ингунда заметила испуганную челядь, она бросилась на них с кулаками и криком:

— Любопытный сброд, марш по своим комнатам! И, обращаясь к Джузеппе, произнесла:

— И эту девку тоже надо запереть. После я с тобой поговорю.

С севера дул ледяной ветер, предвещая наступление осени, когда на следующее утро в палаццо Агнезе появились четверо укутайных в синие накидки уффициали, чиновников города Венеции, один из которых в знак своего высокого звания носил на голове красный берет, в то время как остальные ограничились скромными бархатными шапочками. Ингунда провела их всех на верхний этаж в комнату Эдиты.

Бледная Эдита сидела на своей постели и рыдала. События прошедшей ночи настолько потрясли ее, что она провела все время у окна, слушая перезвон колоколов на церквях. Между делом она то и дело повторяла про себя: «Я могу говорить. Я снова обрела голос». Она верила в то, что обстоятельства смерти Доербека прояснятся, как только откроется тайна слабоумных детей.

Представитель уффициали,[4] чернобородый мужчина высокого роста, подошел к девушке и произнес:

— Именем республики Венеция! Признаешь ли ты себя виновной в том, что убила своего хозяина, Даниэля Доербека? Во имя справедливости, говори правду!

Эдита вытерла платком слезы с лица и поднялась.

— Высокий господин! — решительно ответила она. — Я знаю, что все указывает на меня, но я никогда не убила бы человека.

— Лжет она! — зашипела у них за спиной Ингунда Доербек. — Да вы посмотрите на нее! Фальшива насквозь!

Уффициали поднял руку. Глядя на девушку, он произнес:

— Твоя госпожа утверждает, что ты несколько недель притворялась перед ней безгласной, хотя можешь говорить, как любой нормальный человек.

Тут Эдита не выдержала:

— Это неправда, господин! До вчерашнего дня, когда случилось несчастье, я не могла вымолвить ни слова. Я потеряла дар речи еще будучи ребенком. Мне должно благодарить Бога за эту милость. Но при таких обстоятельствах мне хочется, чтобы этого никогда не случалось.

В словах девушки слышалась такая искренность, что предводитель уффициали, уже готовый поверить ей, сказал:

— Свидетели! Кто может подтвердить твои слова?

— Мой отец, Михель Мельцер, господин!

— В таком случае, приведи его.

— Мой отец в Константинополе.

Когда чиновник услышал эти слова, лицо его омрачилось, и он сказал:

— То есть твой отец живет в Константинополе, а ты — в Венеции. Надеюсь, у тебя есть объяснение этому обстоятельству.

Эдита понурилась.

— Конечно.

Последовала длинная пауза, словно девушка боялась сознаться, но наконец она все же ответила:

— Я убежала от отца. Он хотел выдать меня замуж за мужчину, который мне не нравился. Но мужчина преследовал меня до самой Венеции.

— Все ложь! — разорялась Ингунда. — Один Бог знает, что на самом деле подвигло ее бежать в Константинополь. Может быть, она уже совершала убийства! Она ведьма, в сговоре с дьяволом. Она украла у меня мужа, а он был всем для меня! О, как же я его любила!

Услышав это, Эдита покраснела как мак, и в душе ее вскипела бессильная ярость. Эта жалкая комедия, игра в траур, которую Ингунда разыгрывала с искаженным лицом, так разозлила девушку, что она подошла к своей госпоже и прерывающимся голосом крикнула:

— Любили? Вы любили Доербека? Вы ненавидели этого человека, вы обманывали его. Вы предлагали себя на кампо Сан Кассиано, как продажная женщина. А Доербек приводил в дом любовниц и проводил с ними ночи. И все это я видела!

— Да, да, вы только послушайте эти злые слова! — прошипела Ингунда, обращаясь к чиновникам. — Теперь дьявол показал свое настоящее лицо. О, лучше бы я не жалела ее и не брала к себе в дом! Каждое слово, произнесенное ею, — ложь!

Едва Ингунда закончила свою речь, как Эдита ударила ее по лицу.

Только теперь уффициали подошли к ним и растащили, как судья растаскивает бойцов во время кулачных боев.