Зеркальщик

— Я знаю, — сказала Эдита, — я всего лишь служанка, а она — моя госпожа. Но это еще не значит, что она говорит правду. Спросите старого Джузеппе. Он знал о слабоумных детях господ. Их держат на нижнем этаже, как зверей. Я часто тайком навещала юношу. Когда его отец набросился на меня, юноша хотел защитить меня и ударил его стулом в висок. Я уверена, он не знал, что Доербек его отец!

Ингунда истерически рассмеялась:

— Эту историю ей дьявол на ухо нашептал! Уффициали серьезно поглядел на нее.

— Вы отрицаете ее слова?

— Как я уже говорила, — резко заявила Ингунда, — все это нашептал ей дьявол. У меня нет слабоумных детей.

— Господин, — обратилась Эдита к главному уффициали, — проверьте, правду ли я говорю. Пойдемте со мной на нижний этаж…

— …и увидите, что она солгала, — перебила Ингунда. Стоя перед входом в тайные комнаты, Эдита удивилась, что они против обыкновения не заперты. Войдя в комнату, она почувствовала, как все взгляды устремились на нее, и ее сердце бешено застучало. На каменном полу по-прежнему были следы крови, и в этот миг все ужасные события прошедшей ночи промелькнули перед ее внутренним взором.

Раздавшийся за спиной злобный голос вернул Эдиту к действительности:

— Видите, господин, дьявол лишил эту женщину разума! Здесь нет слабоумных детей. Это все порождения ее больного мозга.

Эдита уставилась сначала на одну, потом на вторую решетку, и в этот миг едва не поверила, что действительно утратила разум — за решетками с обеих сторон резвились обезьяны, такие, каких продают африканские торговцы на Рива дегли Скиавони. И, словно по таинственному знаку, в дверях появился старый слуга Джузеппе. Ингунда украдкой взглянула на него и сказала:

— Эта женщина утверждает, что в клетках держали каких-то слабоумных детей. Можешь ли ты, старейший слуга нашего дома, подтвердить это?

Джузеппе выслушал вопрос, потупив взгляд. Затем он поднял голову и печально поглядел на Эдиту. Наконец он ответил:

— Нет, госпожа, за этими решетками всегда держали только обезьян.

Эдита хотела возразить, броситься на старика, заставить его сказать правду; но прежде чем дело дошло до этого, уффициали кивнул своим спутникам. Те подошли к Эдите, связали ей руки за спиной, а предводитель громко провозгласил:

— Из страха перед Богом, на благо христианства, во имя республики, ты обвиняешься в том, что подлым образом лишила жизни своего господина, Даниэля Доербека.

Одетые в синее мужчины схватили Эдиту и потащили к выходу.

— Она дьяволица! — раздался на лестнице голос Ингунды. — Господь покарает ее!

В то время в Венеции правил дож Франческо Фоскари, человек с множеством достоинств, но и с таким же количеством недостатков. Соответственно, у него были как друзья, так и враги. За свою долгую жизнь Фоскари отобрал у Милана города Брешиа, Бергамо и, в первую очередь, Кремону, перетянул на свою сторону Равенну и Анкону. Выгода от этого была очевидна, но у многих вызывала недоверие. Даже в его собственной семье.

Начало правления Франческо Фоскари было так давно, что осталось уже очень мало людей, которые помнили, когда это было. Безо всякого вреда для себя Фоскари пережил три эпидемии чумы, случавшихся в городе примерно раз в восемь лет. После последней, четвертой, которая была шесть лет назад, у дожа, как и у многих венецианцев, постоянно звенело в ушах. Звон постепенно перерос в шум, похожий на гул бурного осеннего моря.

В такие дни Франческо Фоскари, хорошо известного своими роскошными одеждами, видели на балконе Дворца дожей: он сидел, сжав уши руками и глядя на лагуну, так, словно противостоял волнам и ветру. Периодически случались мгновения, когда буря в голове у дожа становилась сильнее. Тогда он бродил, согнувшись, по коридорам и галереям своего дворца и громко выкрикивал имена своих врагов, чтобы таким образом перекричать ужасные звуки, и стражники, сопровождавшие его, иногда думали, что дож лишился рассудка.

Такому человеку, как Фоскари, по праву рождения обрученному с морем (что каждый год подтверждалось неизменной церемонией), но на самом деле любившему только власть, такому человеку казалось, что все средства хороши, чтобы поддержать пошатнувшееся здоровье. Дож находился под постоянной опекой двух лейб-медиков. Но когда он услышал, что медик Крестьен Мейтенс, излечивший смертельно больного императора Константинополя, находится в городе, дож немедленно послал за ним, чтобы узнать, нет ли у него средства от шума в ушах.

По прибытии в Венецию Мейтенс распрощался с Pea и ее дочерьми. Pea нашла приют в небольшой колонии ремесленников египетского происхождения, неподалеку от арсеналов. Мейтенс же, напротив, остановился на дорогом постоялом дворе «Санта-Кроче» на кампо Сан-Захария. Некогда здесь было пристанище для зажиточных пилигримов, идущих в Иерусалим, а теперь тут останавливались главным образом дворяне и купцы из Германии и Фландрии.