Зерна граната

Вот он уже целиком находился в камине и понемногу начал вставать. Плечи беспрепятственно прошли в дымоход, но он все еще стоял не в полный рост. Запрокинув голову, он мог видеть только черноту кирпичной кладки, покрытой жирной гарью. Будто со дна колодца в глухой деревне, видна была единственная звезда, сияющая мошка.

«Моя звезда, найди меня в пыли… – наконец вспомнил он первую строчку колыбельной. – Свети мне свыше, путь мне укажи».

Местами нагар лежал более тонким слоем, словно нерадивая хозяйка для порядка обмахнула нутро дымохода тряпкой. В этой трубе точно кто-то был до него. Кто-то очень тощий.

Вот он полностью разогнул колени. Кирпичи уже касались кожи плеч, но еще не сдавливали. Не очень убедительно.

– Ну что там? – раздался сильно приглушенный голос снаружи. Олле, даже извернувшись, не смог бы разглядеть ноги говорящего рядом с камином.

– Пока прохожу, но это ненадолго. – Звук собственной речи неприятно ударил по ушам, отразившись от кладки. – Выше мне не пролезть.

– А ты подпрыгни, – издевательски предложил голос. – Застрянешь – мы тебя вытащим.

– Что, если я не допрыгну до нужной высоты? – отозвался Миннезингер, морщась от каждого слова.

Чиркнул нож, острие пчелиным жалом коснулось сухожилий на ноге.

– А ты уж там постарайся. Время твое почти вышло, певец.

Олле еще раз запрокинул лицо. Звезда была на месте, только чуть подмигивала, когда на нее набегали жидковатые облака-перья.

«Как ни взгляну в ночные небеса,
Ты вечно там, как матери глаза».

Он глубоко вдохнул, выдохнул, сужая грудную клетку, чуть присел и изо всех сил подпрыгнул.

Следующий вдох ему дался с большим трудом. Олле попытался пошевелить рукой – и не смог. Зато ноги его жалко болтались на неизвестной высоте, но до днища камина точно не доставали.

Снаружи раздался грохот. Глухой рокот наполнил пространство вокруг, молотом ударяя по ушам.

– Эй, там! Я застрял, – прокричал Олле и тут же застонал от вибрации воздуха. – Вытащите меня отсюда!

Он молотил ногами в воздухе, пальцами пытался оттолкнуться от стен, но только ободрал костяшки. Плечи отказывались двигаться в суставах.

Мир вокруг, со всеми его непонятными шумами, постепенно сжимался до размеров игольного ушка, в которое просматривалась единственная звезда. Нечем дышать, только кровь мечется в черепе ошалевшей крысой.

Олле чувствовал, что теряет сознание, что оно ускользает от него далеко, прочь, в недосягаемое небо. Мелькнуло полустершееся воспоминание: чулан в отцовском доме, пахнет скарбом скорняка, маслом и паленой кожей. Ему восемь. Заперт.

Покачиваясь на опасной грани реальности и забытья, почти утратив надежду, он вдруг почувствовал рывок. Кто-то дергал его за ноги. Один раз, другой – и вот он уже приземлился в груду истлевших угольев, подняв вверх столб сажи, ссадив спину о заднюю стенку.

Зольная пыль вгрызлась ему в легкие, Олле надсадно закашлялся. Кто-то подал ему руку и потянул. Ослепший от пепла, Миннезингер еще минуту не мог ни видеть, ни соображать. Только тер единственный глаз и отплевывался черной слюной.

Первым, что он услышал, был поток отборной брани. Голосила Анхен, бойко отправляя всех вокруг по непечатным адресам.

Наконец ему удалось продрать глаз и осмотреться. И вновь закашляться, только теперь от изумления.

В покои Теодора битком набились Крысы.

Многих он видел сегодня в подвале, все те, кто приветствовал его. Бойцы Олле, все шестеро, подбоченились в первом ряду. Охраны Теодора было не видать, а сам он только больше съехал с кресла.

– И как Миннезингера занесло в камин?

– А это твоей свинячьей рожи не касается!

– Пусть скажет! Мы что, тудыть его, зря сюда неслись ради него?! – в тон ей отвечал кто-то.

– Кажется, я многое пропустил… – начал Олле, подняв палец. Его еще слегка качало, а потому он прислонился к каминной полке, пытаясь выглядеть непринужденно. – Что здесь стряслось? Побоище?

– Революция, – ответил Ормунд и обмахнул жирные губы языком. – Среди бойцов старика нашлись те, кто был недоволен им и выскочкой-Клаусом. Их много, и теперь они твои.

– Где Клаус?

– Его уже никто никогда не увидит.

– Они его уволокли, – шепотом пояснила Анхен. Ее всю трясло.

– Хорошо.

Он не считал произошедшее чем-то хорошим, но чувствовал, что ответить следует именно так.

– Миннезингер убил Теодора, Худшего из Худших! Теперь Угол принадлежит ему по праву. Клаус заманил вашего короля в западню, – вещала Анхен. – Он сам хотел занять место Теодора.

«Что же ты делаешь, дурочка?»

– Но вы пришли на помощь, и Олле Миннезингер этого не забудет!

Ей ответили ликующими криками. Олле слабо помахал им.

«Вот только Олле больше нет, – рассеянно подумал он. – Он родился в чулане скорняка и умер в каминной трубе».

Миннезингер воздел руку к потолку в последнем театральном жесте:

– Отныне зовите меня Одноглазым Уиллом! И да пребудет с вами мое благословение, поганые ублюдки Хестенбурга!

***