Зерна граната

– Пришли? Пока это громкое слово. Но я задам три вопроса. Два вам и один – паре парней, которым я доверяю. Кирстен, – зычно рявкнул Дон. – Поезжай в штаб, привези инженеров. Да, тех двоих. Я скоро буду. – Он снова повернулся к Луизе: – Итак, фрекен, вопрос первый: что бы вы делали, если бы владели собственной жизнью, оружием и волей? Чего вы хотите?

– Я хочу смерти Сильвио Мартинеса. И того, кто отдавал ему приказы.

– А как же ваши красивые слова о том, что наказывать нужно не бешеного пса, а его хозяина?

Луиза развела руками.

– Я всего лишь человек и сужу предвзято. Мартинес не глуп, по крайней мере, он не так глуп, как те мужланы, которые сейчас лежат животами на краю скалы и глядят вниз, ожидая расправы надо мной. Он и пес, и хозяин одновременно. Поэтому я не откажусь от своих слов, ни нынешних, ни прежних.

– Хорошо сказано, – сухо кивнул Милошевич. – Если пройдете последнее испытание, очную ставку, я дам вам возможность воплотить эти планы в жизнь. Но прежде чем мы отправимся в штаб, я хочу, чтобы вы сказали, чтобы вы ответили…

Луиза наблюдала, как крошатся его латы.

– Ответила на что?

– Откуда у нее был тот пиджак?

Пиджак Чайки. Бесформенный, цвета перезрелой сливы, с засаленными швами, замшевыми заплатками на локтях, со множеством вшитых в подклад потайных карманов. Была даже особая резинка в рукаве, позволявшая вытягивать спрятанную карту. Пиджак, волшебный и смешной, пах дешевым куревом и орехами. Чайка была в нем, когда стояла в подворотне у фабричного общежития, в нем она ступила на борт «Росинанта», в нем лежала в кровавых волнах Межбрежного моря.

У Луизы дрожал подбородок. Она и не заметила, как заговорила вслух.

– Чайка носила его, сколько я ее знаю, – сказала она, прикрыв глаза. – Это был пиджак ее покойного отца. Она никогда с ним не расставалась.

Борислав закрыл огромными ладонями лицо. Стиснул лоб, скрипнул зубами.

Луиза смотрела на него, на поверженного могучего зверя, на Дона, неспособного совладать с горечью. И, пожалуй, только теперь уверилась в том, что этот человек на самом деле любил ее подругу. Больше, чем Вендель – Доротею. Если бы в мире было больше любви, в нем было бы меньше бессмысленных смертей.

– Герр Милошевич, позволите и мне задать вам вопрос?

– Задавайте, – глухо отозвался он, не отнимая рук от лица.

– Те инженеры, о которых вы говорили, два парня… Это ведь друзья Чайки, кузены из Кантабрии? Линкс и Рехт?

Он не ответил, но в молчании девушка распознала согласие.

– Знаете, я рада, что они живы.

Нильс перестал походить на свившуюся змею и глядел на них льдистыми серыми глазами, поигрывая ножом. По кивку Луизы он спрятал его в ножны на поясе и скрестил руки на груди.

– Она потеряла его, этот пиджак. Обронила в поезде, когда мои охранники сцапали ее на полпути в Кампо дель Оро. Она тогда так храбрилась, моя пичужка, будто могла мне глаза выклевать. – Милошевич до белизны закусил губу, еще миг – и лопнет, как спелый гранат, истечет красным соком. – Потом заставила отыскать его, компания-то железнодорожная мне принадлежала. Его нашли уже на свалке, среди всякой дряни. Он смердел, как дохлая рыба, и порвался немного. Но как только она его назад заполучила, тут же кинулась целовать и баюкать, будто щенка или ребенка.

Волны холодной крови омывали ребра Луизы изнутри.

– Я хочу казнить их всех. Выстроить в ряд и вздернуть каждого, кто сделал это с ней, с нами всеми.

Они смотрели друг на друга, будто только что увидели по-настоящему. Бурлящий лавой Дон и обратившаяся льдом Невеста Мертвеца.

– Линкс и Рехт узнают меня, герр Милошевич, – тихо произнесла девушка. – Что мы будем делать после?

Дон повернулся к ней спиной, задрал голову и посмотрел наверх, туда, где у вершины Косой Скалы мелькнули чьи-то жадные до зрелищ физиономии.

Луиза показала им крайне непристойный жест.

– А после я предложу вам разделить со мной месть. Ведь у вас есть на нее полное право.

***

В команду их взяли быстро, даже подозрительно быстро. Не спросили ни документов, ни имен. Да и кому какое дело до двух ничтожных хорьков, возомнивших себя китобоями. Не окочурятся, когда окажутся на жестоком севере, – и ладно.

Фабиан опрокинул ведро с помоями за борт. Грязное пятно, расползшееся по борту, тут же слизнула волна.

Несмотря на ледяное дыхание зимнего моря, ему было жарко. Волосы, выбившиеся из конского хвоста, облепили потный лоб. Облака пара вырывались изо рта и улетали прочь.

Хорхе неловко плеснул водой на палубу, окатив Дюпону ноги, и принялся молча надраивать серые от соли доски.

Маркиз ничего ему не сказал. В последнее время ему совсем не хотелось разговаривать.

Зато он вновь начал много думать. Вся эта иберийская история казалась ему какой-то юношеской фантазией, грезой, в какую впадаешь при чтении приключенческого романа. Бандиты, стрельба, погони, черноглазые красотки с гвоздиками в волосах. Какой сопляк не мечтал оказаться на страницах такой истории?