Зерно А (СИ)

  Тьма собиралась по углам, накатывала на единственный источник света - ночник на прикроватном столике... Я лихорадочно соображала, как выпутаться из сложившейся явно не в мою пользу ситуации. Однако мой внутренний генератор гениальных идей заело на отметке 'бестолковое': например, разорвать круг силы (которым здесь и не пахло), или встать в оборонительную позицию (от которой толку, как от дыры в башке, учитывая происхождение моего пока что невидимого противника). Внутренний голос, переходя на ультразвук, твердил: 'Сделай хоть что-нибудь! Не стой бревном, иначе тебе крышка!'

  - Нет-нет, - улыбнулась Арина; ее глаза были калейдоскопами, в которых складывались фантастические узоры. - Вы не настолько значимы, чтобы он пришел за вами.

  До меня не сразу дошло, о чем это она. А когда дошло, я онемела. Сюда бы Стефана, глупо подумала я, Арина бы открыла ему глаза. Ведь она не только треплется, но и демонстрирует.

  Я с некоторым неодобрением обнаружила, что дышу отрывисто и быстро, как какая-то припадочная. Желудок словно гвоздями нафаршировали. Спокойней, Палисси.

  - Обычно мне твердят... - я запнулась, и уставилась на дверь, - обратное, - странным, деревянным голосом закончила я.

  За дверью послышались шаги - медленные, тяжелые, завораживающие. Будто шел кто-то очень... большой. Пол вздрогнул под моими ступнями: раз, другой, третий... Естественно, я была напугана, но держала себя в руках и хотя бы не вопила по-девчоночьи. Вопрос в том, насколько меня хватит. Когда я завоплю от ужаса. Ваши ставки, господа.

  - Время веселиться, - пробормотала я, когда заскрипела дверь.

  Я еще сварливо подумала, мол, и эта дверь в сговоре, когда по комнате прокатилась волна запредельного холода, полоснув по ногам, вынудив меня вцепиться в спинку кресла, чтобы не упасть.

  Когда я была ребенком, я зажмуривалась, когда что-то пугало меня. В ход также шли ладошки, которыми я закрывала лицо, или одеяло, которым укутывалась с головой. Помню, в моей комнате был платяной шкаф. Его дверцы, если их плотно не прикрыть, открывались, что всегда сопровождалось пробирающим до потрохов скрипом. Иногда дверцы открывались посреди ночи, и тогда я не помнила себя от ужаса: лежала в темноте, боясь пошевелиться, с твердой уверенностью, что из шкафа вот-вот вылезет злобное чудовище и проглотит меня вместе с пижамой и одеялом, или, чего хуже, утянет за собой.

  И вот, детские страхи нашли меня в двадцать три года, вопреки лжи взрослых - очень даже ненадуманные страхи. Я, впрочем, не столько боялась злобного чудища, сколько неизвестности.

  Я смотрела на открывающуюся миллиметр за миллиметром дверь, и мне хотелось зажмуриться. Но я продолжала стоять и смотреть. А знаете почему? Я не хотела ничего пропустить, дабы дать объективную оценку проделанной Ариной работе. И еще раз напомнить себе, почему Богдан гребаный Громов - не жилец.

  Ночник замигал; ореол света то растягивался, то сужался. Моих пяток коснулась тьма. И, кажется, у меня созрел хоть какой, но план.

  Дверная ручка стукнулась о стенку.

  Скрип прекратился.

  Дверь открылась.

  Забавно, но я была готова побиться об заклад, что чувствую, как седеют мои волосы, один за другим. Или это мое воображение? Я бы не уповала на воображение. Оставим это менее практичным людям.

  За дверью темно хоть глаз выколи, но я все же что-то увидела. Что-то, что вынуждено было наклониться, чтобы войти в комнату. Мне показалось, будто оно... мохнатое.

  Чубакка, старина, ты?

   Глава 30

  Доводилось ли вам сталкиваться с чем-то, что не вписывается в ваш такой привычный уютный мирок? К чему нельзя применить трепетно-придурковатые отмазки, мол, а, фигня, померещилось.

  И что, в конце концов, оставляет глубокий скол на вашей душе.

  Если да, то, мой вам совет: немедленно обнулите ваш счетчик паранормального опыта. Считайте, что вы ничего не видели. Поскольку то, что увидела я...

  То, что увидела я в дверном проеме, замешивало из моих мозгов тесто и выпекало из него пирожки, которые потом намеревалось проглотить.

  Я прыгнула... окей, окей, не прыгнула, а нескоординировано дернулась, глупейшим образом навалившись на Арину Деревскую. Готова спорить, она удивилась. Я тоже, душенька, я тоже.

  Ногти Арины впились в мое лицо. Я закричала. Моя нога угодила в прикроватную тумбу. Ночник свалился с тумбы и, мигнув, погас.

  И пришла тьма.

  Я не видела даже кончик носа. Сказать, что это было страшно - мало. Ведь это было настолько страшно, что я всерьез испугалась за свое коматозное сердце. Подо мной брыкалась и ругалась Деревская, ее ногти полосовали мое лицо и шею, но адреналин притуплял боль.

  Деревской почти удалось спихнуть меня на пол, когда я опомнилась.

  Отведя назад сжатую в кулак руку, я ударила.

  Мне показалось, что я сломала руку. Может, и сломала. В ушах звенело. Я подмечала происходящее без внутреннего содрогания: что-то горячее застилает глаза, сочится сквозь ресницы; Арина обмякает подо мной; я соскальзываю с кровати и пытаюсь поднять ее на руки; над кроватью нависает тень. Эта тень... это существо, оно была громадным. Таким же громадным, как в вашем самом худшем кошмаре.