— Сень, а может его ко мне устроим? У нас же сейчас в основном греческой направленности туры сейчас! — смертная снова сощурилась на меня, — Нет, ну а что? Выучит мифы древней Греции! Про Зевса там, Афродиту! Это же престижно! На греческом направлении грек работает! Живая реклама! Приехать приехал — уехать не может!
Прозерпина подавилась чаем, а я отчетливо видел, как мелькнула ее улыбка.
— Не смотри на меня своими оливками! Я из тебя быстро нормального мужика сделаю! — вздохнула Катерина, звеня ложкой. Она подняла на меня глаза. — Эх, чай не Аполлон, конечно… Если зиму переживет, то поговорим. И не вздумай ему деньги занимать на обратную дорогу! Пусть сам зарабатывает!
Все! С меня достаточно! Я никому не позволю так с собой обращаться! Я с грохотом поставил пустую чашку на стол и двинулся в другую комнату. Ещё не хватало, чтобы меня жизни учила смертная душонка!
— Так, а ты куда это? А кто будет за собой кружку мыть? — нахально окликнула меня уже в дверях смертная, глядя на меня так, как Гера на смертных красавиц с детьми. — Сенька беременная! А ты ей ещё и посуду оставляешь? А ну быстро взял и помыл за собой кружку!
— Катюх, не надо… — еле слышно прошептала Прозерпина, хватая подругу за руку, — Я сама помою… У них не принято… У них традиционно все жен…
— Молчи, разберусь! — отмахнулась Катерина, нехорошо улыбаясь. — Он у нас нетрадиционный грек. Так что ноги в руки и мыть кружку за собой!
Катерина выдернула руку и направилась ко мне. Гадес, спокойно… Главное, не убить на месте… Главное — просто не убить…
— Послушай меня, дорогой, — грозно ткнув в меня пальцем начала смертная, а на ее лице отразилось все, что она обо мне думает. Ну ничего. Попадись ты мне, “красавица”! Посмотрим, что ты скажешь, когда узнаешь, кого заставляла кружку мыть! — Все должно быть СТЕРИЛЬНО! У Сеньки сейчас организм ослаблен! Все силы на ребенка идут! А ты здоровенный лоб кружку за собой не моешь! Перевоспитывать будем! Берешь в правую ручку кружечку, в левую губочку… Или наоборот. Трешь ее как следует, а потом водой промываешь! Что уставился, словно я напомнила вам про сумму долга вашей страны? Мой!!!
Смертная демонстративно развернулась и вернулась на кухню, жестом предлагая мне последовать за ней и вымыть посуду! Мне! Древнему богу! В боку неприятно кольно острие меча… Да вы издеваетесь?!
— Хорошо, — сквозь зубы выдавил я. понимая, это унижение я не прощу никогда и никому. Полыхая от гнева, я сделал все так, как она сказала, представляя, как ее душа тонет в Ахероне, а я неумолимо проплываю мимо. — Сейчас помою.
Подойдя к крану, вода полилась сама собой. Спасибо, Танатос! Премного благодарен!
— Ты где столько пены видел? Капельку! Чай не Афродиту рожаешь! — слышался противный, мерзкий и отвратительный голос, пока пена с урчанием исчезала в водостоке.
— Молодец! Хороший мальчик! — послышалась издевка, а я мысленно представлял бедную и бледную тень в огненных недрах Тартара, которая тянет ко мне руку и умоляет простить ее. О, нет. Я буду неумолим! Хм… А ведь в Аиду она не попадет, потому, что в нее не верит! А как сделать так, чтобы она поверила? Я не заметил, как улыбнулся, глядя на то, как мне вручают полотенце со словами: “Вытирай!”. Смертные не верят до тех пор, пока не видят своими глазами… Я коварно смотрел на нее, представляя все муки, которые уготованы ее душе после смерти за это унижение. Ничего, оно того стоит… Я покажу ей Аиду. И не просто покажу. Хочу видеть ее лицо, когда она поймет, кого заставляла вкручивать лапочку или лампочку. Не помню, как правильно.
И предстану я перед ней в истинном облике, и дрогнет она при виде моего взгляда, но будет уже поздно… Она прогневила бога! Я мельком взглянул на тень Танатоса. И вряд ли ты сможешь заступиться за нее, друг мой. Твой Персик будет несказанно рад, если ее драгоценная жрица последует за ней. Как только жрица, которая сейчас жрет огурец переступит Аиду — она станет моей.
— Шлышь, штроитель, — рядом слышался отчетливый хруст. — Не рашштраивайшя… Тяжело …. Погоди, сейчас проглочу…. О! Тяжело в учении, легко в браке. Твоя баба мне еще спасибо скажет!
Да-да, милая… Я с улыбкой смотрел на кружку в цветочек. Конечно скажет, ты не переживай.
Глава седьмая
— Гадес, послушай, — начала Прозерпина, закрывая двери своего храма за жрицей и разворачиваясь ко мне, с надеждой глядя на меня. Ну и храм у них! Он что? Дары мусором принимают! Вон возле двери стоит черная сума с очистками!
— Ну нет. Я — древний Бог, я — титан! — мысленно повторял я, видя перед глазами, как та наглая жрица умоляет меня простить ее за ту кружку! О, нет! Я очень злопамятный, древний бог!
— У нас совершенно другой менталитет, воспитание и обычаи… Я попробую тебе сейчас все объяснить… — с нервной улыбкой продолжала Прозерпина, а я смотрел на нее, понимая, что такого неуважения к богам, никогда не видел!