Зерно Граната. Возвращение домой

— Идем, мой друг. Я занимаюсь левым крылом, а на тебе сокровищница, — усмехнулся Бог Смерти, раскрывая крылья, — И постарайся больше так не делать. Очень тебя прошу. Иначе мне придется забыть тебя в Тартаре на несколько тысяч лет.

— И самому заниматься потоком душ. Ну-ну, — закатил глаза я. — Тысяча лет отдыха! Это же просто чудесно! Ладно, не смотри на меня так. Так кто кому что должен давать? Я ей или она мне? Ты там про шанс так хорошо рассказывал…

***

Я подлетел к покоям Персика и Катерины. Персик мирно сопела у себя в комнате, а вот Катерина наворачивала круги по своим покоям и явно нервничала.

— Геката! Геката пожалуйста! Я не умею молиться древним богам! — шептала богиня терпения, а я прислушался и набрасывая на себя покров тихо подходил к комнате. — Геката! Гадес ни о чем не узнает! Появись пожалуйста! Ты сама говорила, что мы теперь подруги!

Я услышал небольшой хлопок от появления богини в комнате. Зачем она ее позвала? Не может справится с Гадесом самостоятельно?

— Катрин? Ты жива? Ах, да, я забыла! — удивилась Геката, так как будто не надеялась ее уже увидеть живой, — Я так счастлива! Что с тобой все в порядке! Танатос заступился, да? Всегда говорила, что он — душка! Так, а что случилось?

— Геката, помнишь я просила тебя дать мне нормального мужика? И что ради этого желания я должна буду поцеловать Гадеса? — сбивчиво пробубнила Катя, переводя дыхание, — Так вот, я не стала говорить при Сеньке, но помощь мне нужна совершенно в другом вопросе. Мойры сказали, что она умрет. Ты — богиня судьбы. Измени ее пожалуйста! Я тебя очень прошу! Пусть она живет! Просто живет!

Геката молчала. Я стиснул челюсти, понимая, что многое в этой жизни я проглядел. Но как? Как богиня жизни может умереть? Да и при том, что муж ее титан Смерти? Как такое вообще возможно то?

— Кать, я ничего не могу сделать. ЕЕ судьба решена и я ни чем не могу помочь., - почти без сожаления произнесла Геката, — Ее нить жизни скоро оборвется, но это не означает конец, юная богиня. Смерть — это только начало. Особенно для богинь.

— Что ты имеешь ввиду? — не поняла Катя, да и я тоже. Что-то мудрит богиня перекрестков, — Я не понимаю тебя.

— Все мы умираем и возвращаемся, Катерина, — попытка гекаты объяснить что-то понятнее провалилась, — И Прозерпина не исключение. Скажу лишь одно, в этом виноват Зевс. Но Гадес знает, как исправить ситуацию. У него есть то, что нужно Прозерпине. Но со мной он разговаривать не станет.

Катерина тяжело вздохнула и долгое время ничего не отвечала Гекате.

— Где он? — наконец-то выдала богиня терпения, — Я хочу с ним поговорить.

— В сокровищнице! — радостно выдала Геката и растворилась. Что она задумала?

Эпилог

Я восстанавливал сокровищницу, окидывая хищным взглядом свое добро, внимательно присматриваясь не забрала ли себе чего Геката, или кто-то еще не протянул жадную лапку к чужой собственности? Знаю я их, оставь только без присмотра! Все растащат! Все что отжато непосильным трудом! О! Смотри-ка что нашел? Давненько я тебя не видел? Это в каком тысячелетии я тебя сковал? Эм… А, не помню, но теперь будешь лежать здесь! Вот! Как приятно найти в груде золота что-то хорошее!

Я посмотрел себе под ноги и увидел кривой нарцисс из драгоценного камня. Не может быть! Я уже совсем забыл. Он смотрелся так жалко, так некрасиво на фоне сверкающих камней и совершенной огранки, что я усмехнулся.

— Сколько тысячелетий я тебя не видел. Думал, что тебя уже здесь нет, — произнес я, вспоминая те времена, когда впервые взял в руки инструмент. Кривой нарцисс, испорченный камень, никакого изящества и красоты в нем не было. Конечно, смертные посчитали бы его красивым, но не я, чей глаз привык видеть недостатки.

“Я помню, как ты радовался, как ребенок, когда тебе удалось его создать!”, - прошелестел голос Танатоса, пока я держал на ладони невзрачное украшение.

— Мне просто не хватало цветов, красок, чего-то привычного, — вздохнул я, вспоминая пепел, оседающий в мрачных выжженных божественным гневом чертогах. — Это был первый цветок Аиды. Работа, которую высмеяли бы даже смертные…

— А как я гордился им, как любовался, как хвастался перед Танатосом, показывая его каждые пять минут. А ведь когда-то и я был никем. Выброшенный вниз, в самые недра, сброшенный с Олимпа, лишенный права называться Олимпийцем. Я был таким же жалким, как последний смертный. И я завидовал смертным, глядя на их дворцы, дома, пиршества, роскошь, ведь у меня не было ничего, кроме этого цветка.

“Ну разнылся!”, - послышался голос Танатоса.

— Как же я презирал богов, как я ненавидел их, осознавая, что я — тоже бог. “Я буду другим богом!”, - кричал я Танатосу, прижимая к груди свой цветок. “Я никогда не буду таким, как они!”, - спорил я, а вокруг нас был пепел и мрак. “Самовлюбленные, напыщенные, капризные олимпийцы пусть сидят на своей горе! Мне плевать на них, но убивать их не позволю!”, - доказывал что-то я много тысячелетий назад. Я молча осел на груду золота.