Зерно истины

— Цеховой знак.

— Ага. Очевидно, ты занимаешься изготовлением светильников. Сюда, пожалуйста. Свет!

Середину большого помещения, совершенно лишенного окон, занимал огромный дубовый стол, совсем пустой, если не считать большого подсвечника из позеленевшей бронзы, покрытого фестонами застывшего воска. По очередному приказу чудища свечи зажглись и замерцали, несколько прояснив окружающее.

Одна из стен помещения была увешана оружием — здесь висели композиции из круглых щитов, скрещенных алебард, рогатин и гизард, тяжелых мечей и секир. Половину смежной стены занимал очаг огромного камина, над которым виднелись ряды шелушащихся и облезлых портретов. Стена напротив входа была заполнена охотничьими трофеями рога: широкие — лося и ветвистые — оленей — отбрасывали длинные тени на оскаленные морды кабанов, медведей и рыси, на взъерошенные и потрепанные крылья чучел орлов и ястребов. Центральное, почетное, место занимала опаленная, подпорченная голова горного дракона. Геральт подошел ближе.

— Его убил мой дедуля, — сказало чудище, бросив в пасть очага огромное бревно. — Это, пожалуй, был последний в округе, позволивший убить себя. Садись, гость. Ты голоден, как я полагаю?

— Не отрицаю, хозяин.

Чудище село за стол, опустило голову, сплело на животе косматые лапы и с минуту что-то бормотало, крутя мельницу огромными большими пальцами, затем негромко взревело, грохнув лапой по столу. Блюдечки и тарелки звякнули оловянно и серебристо, бокалы хрустально зазвенели, запахло жарким, чесноком, душицей и мускатным орехом. Геральт не высказал удивления.

— Так, — потерло лапы чудище. — Это лучше прислуги, а? Угощайся, гость. Вот пулярка, вот ветчина из кабана, вот паштет из… не знаю, из чего. Я перепутал заклинания. Ешь, ешь. Это добротная, настоящая еда, не бойся.

— Я не боюсь, — Геральт разорвал пулярку надвое.

— Я забыл, — фыркнуло чудище, — что ты не из боязливых. Зовут тебя, к примеру, как?

— Геральт. А тебя, хозяин?

— Нивеллен. Но в округе меня называют Выродок или Клыкач. И пугают мною детей. — Чудище влило себе в глотку содержимое большого бокала, затем погрузило пальцы в паштет и вырвало из миски почти половину одним махом.

— Пугают детей, — повторил Геральт с набитым ртом. — Вероятно, без оснований?

— Совершеннейше. Твое здоровье, Геральт.

— И твое, Нивеллен.

— Как тебе это вино? Ты заметил, что оно из винограда, а не из яблок? Но если тебе не нравится, я наколдую другое.

— Спасибо, это неплохое. Магические способности у тебя от рождения?

— Нет. Они у меня с тех пор, как выросло это. Морда, значит. Сам не знаю, откуда это взялось, но дом исполняет то, что я пожелаю. Ничего особенного, умею наколдовать жратву, питье, одежду, чистое белье, горячую воду, мыло. Любая баба сможет это и без колдовства. Открываю и закрываю окна и двери. Зажигаю огонь. Ничего особенного.

— Все же что-то… А эта… как ты говоришь, морда, у тебя давно?

— Двенадцать лет.

— Как это случилось?

— А тебе какое дело? Налей себе еще.

— Охотно. Это не мое дело, я спрашиваю из любопытства.

— Причина понятна и приемлема, — громко засмеялось чудище. — Но я ее не приму. Тебя это не касается, и все. Но чтобы хоть частично удовлетворить твое любопытство, покажу тебе, как я выглядел перед этим. Взгляни-ка туда, на портреты. Первый, считая от камелька, это мой папуля. Второй — одна зараза знает кто. А третий — это я. Видишь?

Из-под пыли и паутины с портрета взирал водянистыми глазами бесцветный толстяк с одутловатым, печальным и прыщавым лицом. Геральт, которому была известна склонность угождать клиентам, распространенная среди портретистов, грустно покачал головой.

— Видишь? — повторил Нивеллен, скаля клыки.

— Вижу.

— Кто ты такой?

— Не понимаю.

— Не понимаешь? — Чудище подняло голову, глаза его заблестели, как у кота. — Мой портрет, гость, висит вне досягаемости света. Я его вижу, но я — не человек. По крайней мере, не в данный момент. Человек, чтобы рассмотреть портрет, встал бы, подошел ближе, вероятно, должен был бы взять подсвечник. Ты этого не сделал. Вывод простой. Но я спрашиваю без обиняков — ты человек?

Геральт не отвел глаза.

— Если ты так ставишь вопрос, — ответил он, немного помолчав, — то не совсем.

— Ага. Пожалуй, не будет нетактично, если я спрошу, кем ты в таком случае являешься?

— Ведуном.

— Ага, — повторил Нивеллен немного погодя. — Если я хорошо помню, ведуны любопытным способом зарабатывают на жизнь. Они убивают за плату разных чудовищ.

— Ты хорошо помнишь.

Снова наступила тишина. Огоньки свеч пульсировали, взлетали вверх тонкими усиками пламени, сверкали в резном хрустале бокалов, в каскадах воска, стекающего по подсвечнику. Нивеллен сидел неподвижно, слегка пошевеливая огромными ушами.

— Допустим, — сказал он наконец, — что ты успеешь вытащить меч раньше, чем я на тебя брошусь. Допустим, что даже успеешь меня рубануть. С моим телом это меня не удержит — я свалю тебя с ног одной инерцией. А уж потом все решат зубы. Как думаешь, ведун, у кого из нас больше шансов, если дело дойдет до перегрызания глоток?