— Оно проклюнулось, Лекс, а я понял это слишком поздно, — сказал он едва слышным голосом. — Слишком поздно, дружище. Душа твоей дочери была сильна и светла, а изменения слишком незаметны. Даже когда я лежал на смертном одре, рядом с ним стояла все та же светлая королева эльфов, провожая меня в последний путь. Но все же я знал, что так будет не всегда, предвидел, замечал изменения.
Пауза вновь затянулась.
— Почему ты не уничтожил посох? Неужели эта сила настолько привязала тебя к себе?
Голограмма мага вздрогнула, словно мой вопрос застал ее врасплох, затем отрицательно покачала головой.
— Нет, тут другое. Я просто не смог. У нас ведь не было такого меча как у тебя. Мы как-то попытались расплавить один небольшой осколок в плавильной печи гномов, так взрыв разрушил половину подземного города. Погибло очень много народа. Однако дело даже не в этом, в конце концов, можно было бросить эти осколки в море, раскидать в пустыне, чтобы вода, ветер и время сделали свое дело. Проблема в другом….Понимаешь, после того как пробудилось зерно, оно каким-то неведомым образом оказалось связано с посохом и уничтожив его, я убил бы твою дочь Лекс. Понимаешь это, Лекс, убил бы Эйнураль! — его руки сжались в кулаки, натянув просвечивающиеся сквозь кожу старческие вены. — И дело тут даже не в том, что она была владычицей эльфов и ее смерть скорей всего привела бы к новой войне — это только одна из причин. Главное, ты же знаешь, что я любил ее не меньше чем ты, нянчил с пеленок, был почти как дедушка… любимый дедушка, — прошептал он. — И как я мог это сделать, а?
Я слушал исповедь давно умершего архимага, а в душе закипала злость вперемешку с горечью.
— Думаешь, мне было легче, когда я убивал ее мать? — спросил я шепотом, стараясь не сорваться в крик и одновременно чувствуя, как плачет моя душа, предвидя будущее. — Думаешь, сейчас мне будет легче? Хочешь сказать, что я опять должен жертвовать, чтобы спасти это сраный мир? Зачем? Для чего? Почему я? Ответь, старый друг. Скажи, что мне теперь делать, как быть?
Тавор лишь молча отвел взгляд.
Внешне Эйнураль почти не изменилась: все те же золотистые волосы, тот же точеный овал прекрасного лица, стройный гибкий стан и все тот же немного детский взгляд бездонно — голубых глаз из-под пушистых ресниц, которые при виде меня удивленно расширились. И все же одновременно с этим я видел и другую ее сторону — могущественную сущность, похожую на огромную туманную птицу, которая пропитала всю ее душу и тело, слилась с ней, сочась сквозь глаза своей тьмой. Но самым главным было оно, то, что Тавор назвал «Зерном Хаоса». Ярко-красной звездой зияла оно в груди моей дочери, пустив свои отростки по всему телу.
— Ну, здравствуй, доченька, — повторил я, устало спускаясь вниз по ступеням, и внутренне ощущая, как от каждого моего шага вздрагивает окружающее пространство. — Не ожидал, что так встретимся.
— Отец…, - знакомый голос заставил на мгновение сжаться мое сердце. — Это правда, ты? Но как…? Почему…?