Зерно жизни

Вокруг чадящей смоляной свечи этим вечером в очередной раз собралась компания картёжников, однако в этот раз затёртые карты были оставлены на комоде, а на столе были разложены карты, бумаги, исписанные самым мелким почерком – сказывалась экономия, да редкие в посёлках книги. Кое-кто взял любимый роман, кто-то купленный в Мурманске детектив, а кто и подаренный атлас. Увидев как-то в крепости на Ключ-острове у Карпинского этот атлас, Кабаржицкий вдруг начал сначала выпрашивать, а потом и требовать отдать ему его. Немного растерявшийся Пётр уступил натиску неожиданно разволновавшегося капитана. Тот мельком полистал его, покивал головой и со словами:

'Да-да, это стоит попробовать…' – сунул атлас во внутренний карман бушлата.

А сегодня этот подаренный Карпинскому нагрянувшей из Минска маминой сестрой 'Атлас гiсторыi Беларусi. XVI-XVIII стст.' внезапно выросшему племяннику оказался столь нужной находкой, что Кабаржицкий от нетерпения выплясывал кренделя и мысленно благодарил Петра за его необъяснимое решение взять этот никчёмный, нужный морскому военному связисту как собаке пятая нога, с собой в поход, бросив его ещё в Североморске вместе с туалетными и прочими принадлежностями в сумку.

И вот, наконец, Владимир так достал своей дикой идеей Соколова, что тот неожиданно поддержал её. А ведь в начале он отмахивался от Кабаржицкого, как от чумного, а тут, свершилось! Суть идеи капитана морской пехоты состояла в письмах, не абы куда и абы кому, а, бери высшую планку – самому царю в Кремль! Необходимую информацию для первого письма собирали месяц, факты обдумывали и обсасывали во всех сторон, спорили до хрипоты.

– Этим мы убиваем сразу пару зайцев, – доказывал Кабаржицкий, – мы, наконец, материализуемся в глазах царя Михаила и его папаши Филарета, становясь более осязаемыми. То, что он о нас уже знает – тут сомнений быть не может. Бекетов отписывал на Москву раз, енисейцы, что были у нас и в удинском зимовье – два, Хрипунов – три, уже достаточно. Плюс мы заявляем о себе, как о людях, не понаслышке знакомых с ситуацией в Европе и на Руси и, если получится, изумляем царя безмерно.

– А если московский царь бросит на нас стрельцов и казаков? – спросила Дарья.

– Это мы уже сто раз обсуждали! – воскликнул Владимир.

– Далеко, слишком далеко до нас, а ещё нужны припасы, провиант, а без пушек нас не взять, – рассудительно ответил любимой Вячеслав.

– Да и вообще, пока что нас не взять никому, разве что ордам монголов. Но они сюда не пройдут никак, – отшутился Владимир.

– Ладно, пора Митричей звать. Коли мы определились с текстом, – добавил с вопросительной интонацией Соколов, чему не последовало возражений.

Новиков вышел за Никитой и Иваном Митричами, спустя минут семь в комнату ввалились новгородцы, обтиравшие мокрые от растаявшего снега лица. Дарья тут же отошла от стола снимать с буржуйки чайник и греметь кружками. Отец с сыном ещё не знали, с какой целью сегодня их позвали к ангарскому князю, поэтому пребывали в растерянном смятении, что сегодня будут выспрашивать князь и его люди, особенно вон тот лях и так постоянно клещом липнущий к ним, дабы вызнать ещё что-нибудь. То про каких-то неведомых монголов пытал, которые будто бы Русь завоевали, то про Грозного царя Иоанна, то про генуэзские фактории в Тавриде, то о светлом князе Рурике, яко мы летописи какие ходячие.

– Садитесь, пожалуйста, – отец и сын сели на свободные стулья у широкого стола, – сейчас письмо царю писать будем!

'Ох, хорошо, что сели уже' – только и успел подумать старший Митрич.

Сын взволнованно посмотрел на него, потом на сидевших за столом. Лях поправился:

– Точнее, мы уже написали, а вам только переписать его надо в тот слог и шрифт, что сейчас в Московии обретается.

– Раз надобно, значит сделаем, – вздохнул Иван Митрич.

– Отец, я буду записывать? – дождавшись кивка, Никита придвинул себе бумагу и принял передаваемую ему шариковую ручку, уже ставшую ему привычной в письме.

– Ну, я диктую, – Соколов откашлялся и, взяв бумагу обоими руками, начал читать:

– Царю Московскому Михаилу Фёдоровичу Романову! Мы…Что?

Иван Митрич закашлялся и замахал руками, Никита же ухмылялся.

– Не так, титулование надо внесть, обиду смертную без сего нанести можливо! Никита вписывай!

– Божиею милостию, великий государь, царь и великий князь Михаил Фёдорович, всея России самодержец, – начал нараспев Иван.

– И иных многих государств государь и обладатель, – закончил, наконец, титулование новгородец.

Сидевшие за столом заметно поскучнели, лишь Кабаржицкий прилежно записывал перечисление земель, коими владеет царь московский.

– Продолжаю, – Вячеслав опять поднял лист бумаги:

– Пишет тебе князь Ангарский и Байкальский, да брацкой землицы владетель, Вячеслав Андреевич Соколов.

– Я перебью, – извинился Кабаржицкий. – Если титул, чем длиннее, тем важнее, то, может быть, есть смысл добавить что-нибудь? Якутию или Камчатку, например.

– Не надо, Володя, – твёрдо сказал Соколов, – зачем трепать языком? Дальше: