Зга Профилактова (СИ)

А изображение варана на фасаде здания, увы, полуразрушенного? Или не варана, Бог его разберет. Но так и ломится со стены. На каком-то участке пути я наступил то ли на плиточку, то ли на булыжник, брызнула мне в лицо какая-то жижа. Дело живое! Освежившись таким образом, я, рассказывал Филипп, потопал вдоль монастырской стены на горе, топал себе беспечно, а затем, остановившись на краю, залюбовался утопавшей в зелени городской панорамой и синевшей вдали полоской огромного, известного с древности, глубоководного и в рыболовецком смысле всегда изобилующего богатым уловом озера. Пристроившийся тут же ко мне нервный местный житель - он показался мне сначала тощим, но вскоре раздался, назвавшись при этом Жабчуком, - сказал, очень даже лихо ворочая языком в своем легком и наверняка приятном для него опьянении:

- Наши города, в отличие от заморских, не каменный мешок. Сравните с Женевой или хотя бы с Мавританией. У нас - сплав природы и искусственных творений рук человеческих мастеров, в наших городах - а иные из них только по названию города - запросто угадывается некое деревенское начало. Даже чувствуется, согласитесь, смутное присутствие леса, откуда вышел наш исконный житель и где до сих пор можно встретить бородатого мужика, настороженно, чтобы не сказать грозно, глядящего из-под козырька кепки или из-под надвинутого на самые глаза капюшона.

Этот Жабчук засновал, намереваясь и дальше втирать мне очки.

- А что это там чернеет? - спросил я.

- Где? Покажите! Это, может, приманка для ротозеев.

- Да вон, где еще деревья и крыши домиков, но уже как будто и озеро.

- То есть на берегу?

- Может, и на берегу.

Я указывал напряженно и далеко вытянутой рукой, а мой неожиданный собеседник добросовестно всматривался.

- Ничего нет, - пришел он наконец к выводу.

Я видел, в некотором возвышении над верхушками деревьев, нечто темное и четко очерченное, не то квадратной, не то сферической формы - издали понять было невозможно - а Жабчук, он, подлец, не видел или делал вид, будто не видит, нагло уверял меня, что там, мол, ничего достойного моего внимания нет.

- В сущности, - сказал он после небольшого раздумья, - направление, куда вы указываете и вообще те места заслуживают того, чтобы называться згой. Не знаю только, объясняет ли это хоть сколько-нибудь наличие предмета, который вы заметили и который в действительности вовсе не существует.

- Чтобы называться згой... - повторил я. - Это слово склоняется?

- Зга, зги, згой, - затараторил Жабчук. - Не ведаю, помещено ли оно в словари, но склоняется, сами видите, преотлично. Ни зги не видно. Отсюда наш ученый Геннадий Петрович Профилактов извлек, а, по сути, изобрел слово "зга" как обозначающее увиденную им и прежде никому, если верить его словам, не известную реальность.

- Иными словами, зга - это название.

- Да, название реальности, открытой Геннадием Петровичем.

Я задумался. Жабчук не мешал мне; он напевал что-то себе под нос и кончиками пальцев правой руки бесшумно барабанил по тыльной стороне ладони левой.

- И теперь эта реальность известна вам... ну, попросту выражаясь, жителям этого города?

- Совершенно неизвестна в подробностях.

- Почему? Ученый никак не объяснился?

- Говорят... хотя нет, что же это я искажаю?.. известно, вот как следует выразиться, да, доподлинно известно, что он за долгие годы размышлений и плодотворного труда написал обширное сочинение, в котором подробно осветил и изложил свое открытие. Оттого и прослыл философом. Но, повторяю, нам подробности неизвестны, и если, предположим, там был философский пир и торжество человеческого гения - то бишь все как у Платона и Моцарта - то нам с пиршественного стола достались лишь крохи.

Я не унимался:

- А что, если эта чернота, которую я вижу...

- До сих пор видите? - перебил удивленно Жабчук.

- Да, до сих пор и, более того, вопреки вашим заверениям, что ее нет, так вот, что, если это и есть зга вашего ученого?

- Невозможно.

- Хорошо, поговорим иначе. Меня крохи, естественно, не интересуют, а вот с ученым, с этим вашим философом я не прочь повидаться.

- И это невозможно, - ответил Жабчук с неопределенной, но как будто слегка и нагловатой, иронической усмешкой.

- Ну, теперь ясно, вы шутите. Тоже мне острослов... Вы сбрендили? Так мне для остроты ощущений, а общение с сумасшедшими - это всегда острота, хватает помешавшегося на своей дрянной торговлишке брата. Не понимаю, однако, Жабчук... вас Жабчуком зовут, я не ошибся?.. не понимаю, какой повод я мог вам дать, чтобы вы избрали меня мишенью для своих странных шуток.

- Геннадий Петрович Профилактов давно уж нас покинул, помер два или три года назад и тем самым приказал нам долго жить. Любопытно, кстати, следующее. - Жабчук остро, с прищуром взглянул на меня. - Он жил примерно в том углу, где вам привиделась некая пресловутая чернота. Вот вы показали туда - вам ведь что-то там померещилось, поблазнилось! - а я и припомнил сразу с некоторой горечью и осадком печали в душе и нашего философа, и его незаслуженно забытый труд, и судьбу его странную и не вполне обыкновенную...

***