Conan the Barbarian: «Преподаватель обращается к частному детективу с просьбой расследовать ЧП, произошедшее в стенах университета. На следующий день назначен важный экзамен, и преподаватель обнаружил, что кто-то проник в его комнату и списал экзаменационное задание».
Marge Tensh: «И чем заканчивается история?»
Conan the Barbarian: «Детектив расследует дело и припирает виновного к стенке».
Marge Tensh: «Понятно. Пришлите первую страницу текста».
Я разгромила Конана-Варвара в пух и прах: сюжет примитивный, характеры героев не раскрыты, все улики притянуты за уши.
Marge Tensh: «Но самая большая проблема — это слог. Первое предложение просто ужасно: „
Conan the Barbarian: «Скажите это сэру Артуру Конан Дойлю, уважаемая Мардж Тенш. Вы только что забраковали рассказ о Шерлоке Холмсе „Приключения трех студентов“. Я всего лишь изменила дату и написала имя Holmes наоборт — Semloh. Искренне желаю вам дальнейших профессиональных свершений. С приветом, Орла».
Как могла, я постаралась свести все на шутку. Писала, что для конца 19-го века такая проза была приемлемой, а сейчас так не пишут, что лично я вообще не люблю Конан Дойля… Кто-то меня поддерживал, кто-то нет… Репутация таяла, как мороженое на солнцепеке.
Выключив компьютер, я отвалилась на спинку кресла. Ну что Орла за сука?
Позвонила Мелиссе. А она, вместо того, чтобы утешать, сказала, что мы с Орлой друг друга стоим.
Пол, свет очей моих, пришел домой, выслушал.
— Как я теперь людям в глаза буду смотреть? — причитала я.
— Не было этого, — отозвался он. — Прошлое — это не то, что случилось раньше, а то, что мы думаем о себе сейчас. Помнишь?
Пойду придумаю, что я распрекрасная Царевна-Лебедь и Василиса Премудрая. А кто с этим не согласен — я того вообще не помню. Значит, его не существует на свете.
СМЕНА
Раньше я писала дневник чуть ли не ежедневно. А сейчас мне некогда! Вот уже месяц как я, Пол и коллектив клиники «Репродукция» трахаемся, чтобы завести ребенка.
Уколы, от которых дико ломит задницу. От одних таблеток меня тошнит, от других — звенит в ушах. А ведь наш будущий карапуз ничего не оценит… Его еще нет на свете, а у меня к нему нежность. Опять шансы — как при игре в рулетку. Черное или красное? Или вообще зеро?
Рассказала маме про нашу затею. Она уже смирилась, что я непутевая по женской части, а тут…
— Господи, радость-то какая! — прошептала она.
По ее дрогнувшему голосу я поняла, что мама плачет.
— Мамуль, ты чего?
— Я до сих пор помню, как держала тебя на руках. Папа спит, а я встану кормить — у тебя головенка мокрая, вспотела вся… Держу на руках и боюсь дышать… И ничего дороже нет…
Мама плакала потому, что это нечто особенное, непередаваемое словами: твоя дочь — самое дорогое существо — вдруг
Мама рассказывала, что каждый день молится о нас с Лелей. Не Богу — а всему миру, и нам тоже: «Доченьки мои! Пусть у вас все будет хорошо!»
У мамы не одна, а три жизни: это от нее уходили мои мужчины, это у нее в почках обнаружили камни. Мои книги, Лелина вера принадлежат ей без остатка.
— Все поменяется, — сказала мама. — Ты будешь смотреть на ребенка, на свои руки, на ваше отражение в зеркале: «Неужели это я сделала? Как? Я же не умею!» А ответа нет: ты просто понимаешь, что создала чудо из небытия.
Государства, мужчины, карьера, красота — все проходит. А материнство — это навсегда, что бы ни случилось.
— Мам, дети — это счастье?
— Нет. Счастье — это свобода и покой; дети — это любовь. А если любишь — ни свободы, ни покоя не будет.
Все вернулось к инь и ян — двум изначальным противоположностям, связанным в одно целое. Любить — жить для других. Быть свободным и спокойным — жить для себя.
Рука правая, рука левая: отними любую — будешь инвалидом.
Только рядом, дополняя и уравновешивая, — дракон и тигр, идущие по кругу.
НОВЫЙ МИР
Две недели назад Люси подошла ко мне:
— Мне нужен отпуск.
Я посочувствовала:
— Что, совсем Ронский-Понский достал?