Жаба с кошельком

Хитрый ректор хотел убить сразу двух зайцев. С одной стороны, показать людям «оттуда», что мы тоже не лыком шиты, с другой – прикрыть самые ободранные места на стенах. Институту с незапамятных времен не выделяли денег на ремонт здания.

С заданием мы справились легко. Григорий Семенович дозором обошел территорию, милостиво кивнул, поцокал языком и вдруг заявил:

– Одно непонятно, коллеги.

– Да? – моментально подскочила к нему заведующая кафедрой иностранных языков, жуткая подхалимка Геранда Евгеньевна. – Что мы не так сделали?

– Английский, немецкий, французский, – начало загибать пальцы начальство, – а где же, позвольте поинтересоваться, лозунги на японском?

Мы растерянно переглянулись, потом самая смелая из нас, «англичанка» Нинель Марковна, попыталась урезонить ректора:

– Но никто в институте не владеет японским!

Григорий Семенович обозлился:

– Вы, товарищи, плохо понимаете ответственность момента, неправильно оцениваете политическую значимость данного визита. Придут люди из враждебного нам лагеря капитализма, настроенные критически оценивать достижения социализма, и что они увидят? Полное отсутствие приветствий на японском! И о чем им это скажет?

– О том, что мы не знаем язык Страны восходящего солнца, – решила не сдаваться Нинель Марковна.

– Это тоже неприятно, – кивнул ректор, – но, главное, они решат: советские люди настроены против Японии! Такого просто не должно случиться. Чтобы через два часа соответствующие иероглифы оказались на стене в столовой! Иначе вопрос будет решаться на парткоме!

И, сопя от гнева, он, сопровождаемый толпой клевретов, удалился.

Мы перепугались. Тот, кто помнит, что такое быть вызванным на заседание парткома, очень хорошо поймет несчастных преподавателей. Самое легкое, чем можно было отделаться на коммунистическом судилище, – это лишиться тринадцатой зарплаты, очереди на квартиру и продуктового набора к празднику. Впрочем, все эти меры были ничто по сравнению с той, которая называлась «выговор с занесением в учетную карточку». Я, впрочем, в членах КПСС не состояла, так что мне предстояло лишиться лишь коробки с харчами, что, согласитесь, очень неприятно. В состоянии тихой паники мы попытались решить свалившуюся на наши головы проблему. Какие только идеи не витали в воздухе: обратиться к коллегам из Института восточных языков, поискать знакомых на иновещании, на радио, позвонить в отдел переводчиков института.

– Погодите, ребята, – вдруг повеселел Андрей, наш преподаватель немецкого языка, – сейчас все будет классно.

Он убежал, примерно через полчаса вернулся назад, неся бумажку, на которой были изображены несколько строчек иероглифов.

– Где взял? – обрадовались мы.

– Потом объясню, – отмахнулся он, – вот вам лозунги, только студентам их нельзя доверить писать, мигом напортачат. Давай, Дашка, приступай, ты самая аккуратная.

Высунув от старания язык, я тщательно перенесла похожие на следы птиц знаки на бумагу, мы прикрепили плакаты и кликнули ректора.

– Можете, значит, если вам показать, в каком направлении двигаться, – снисходительно кивнул тот.

И вот настал знаменательный день. Все удалось как нельзя лучше: хлеб-соль, пляски, экскурсия по аудиториям, концерт. Правда, нас весьма разочаровал внешний вид приехавших. Мы-то вырядились в лучшую одежду, женщины влезли в шпильки и сбегали в парикмахерскую, а мужчины повязали галстуки! Спортсмены же явились в джинсах и простеньких свитерах. Но это было лишь крохотной капелькой дегтя в огромной бочке меда! Настоящая неприятность приключилась на банкете.

Два лозунга на японском языке украсили столовую. Когда группка малорослых гостей с раскосыми глазами увидела стройные шеренги иероглифов, последовала более чем удивительная реакция.

Один из парней принялся тыкать пальцем в стену и щебетать, словно птица. Остальные глянули туда же и покатились со смеху. Я никогда до этого не видела, чтобы люди садились на корточки и заливались хохотом. Кое у кого из японцев по щекам текли слезы.

Ректор, стоявший во главе стола, никак не мог начать читать заготовленный спич. Он кашлял, стучал ножом по бокалу, но японцы просто выли. Наконец тоненькая девочка, исполнявшая при них роль переводчицы, всхлипнув в последний раз, подошла к помощнику Григория Семеновича и стала что-то шептать ему на ухо. Лизоблюд побагровел и пошел к начальству. Пару секунд он тихонько беседовал с Григорием Семеновичем, лицо ректора приняло зверское выражение, глаза заметались по залу. На всякий случай я спряталась за спины здоровенных пятикурсников.

Наконец кое-как япошки успокоились, и вечер потек дальше без особых эксцессов.

Наутро всех языковедов вызвали пред очи Григория Семеновича. Не предложив нам сесть, ректор зашипел, словно разбуженная не вовремя змея:

– Вы знаете, что было написано на плакатах в столовой?

Мы замялись, сказать «нет» казалось невозможным.

– Ну, – замямлил Андрей, – мир, май, дружба! Да здравствует спорт!

– При чем тут май! – взвыл ректор и начал расшвыривать бумаги на своем столе. – Где это, где? Ага, вот оно!

Трясущейся от злобы рукой он схватил листок.