Жаба с кошельком

– Слушайте, что вы написали на японском! «Аккуратно достаньте изделие из коробки», «Не используйте кондом вторично».

Чтобы не упасть от смеха и не расхохотаться в лицо взбешенному начальству, я вцепилась в стену и прикусила нижнюю губу.

– Кто нацарапал сии пасквильные штуки? – вопросил Григорий Семенович. – Немедленно отвечайте, иначе уволю всех!

– Дарья Ивановна Васильева, – мигом сдали меня коллеги.

Весь гнев, вся злоба начальства упали на мою ни в чем не повинную голову. Я старательно объясняла, что просто переписала принесенные бумажки и только, но ректор не желал ничего слушать. Я мигом превратилась в его первого врага. Григорий Семенович, человек злопамятный, мстительный и непомерно самолюбивый, вознамерился стереть меня с лица земли. Спас несчастную Дашутку статус матери-одиночки, уволить такую женщину в советские времена было не так-то просто, требовалось решение профсоюзного комитета, а его председательница, Нюся Кокатонова, не побоялась заступиться за меня, героический поступок по тем временам. Уволить меня не уволили, но с тех пор ни разу не выписали премии и никак не отметили, даже на Восьмое марта пару лет не дарили подарков. Когда ректор выгнал нас из кабинета, я налетела на Андрюшку:

– Где ты взял эту белиберду?

– Так кто ж знал!

– Говори!

– На, смотри, – Андрей сунул мне под нос книгу.

Я прочитала название и фамилию автора: «Г. Серебров. Мои поездки в Японию».

– На десятой странице, – пролепетал Андрей.

Я раскрыла текст. «Мы прибыли в Токио около девяти утра, на гостинице виднелись приветственные лозунги. Японские иероглифы очень красивы, поэтому привожу их здесь…» Дальше следовала пара строчек абракадабры и заверения «…думаю, вы не знаете японского, поэтому переведу: «Мир, май, дружба», «Да здравствует спорт».

– Утром я эту книжку в метро читал, – оправдывался Андрей, – когда Семеныч разорался, мигом вспомнил.

Я молча захлопнула книгу. Все понятно, этот врун, журналист-международник Г. Серебров, совершенно не владеет японским, но, с другой стороны, он был абсолютно уверен, что никто из читателей не разбирается в иероглифах. Решив для пущей убедительности «украсить» свой опус, он ничтоже сумняшеся схватил первую попавшуюся вещь, а под рукой оказалась коробочка с интимной принадлежностью, и, не испытывая ни малейших угрызений совести, перекатал текст. Думаю, мерзкий Г. Серебров и не предполагал, к каким последствиям приведет его отвратительный поступок!

Все шишки, как всегда, достались мне. Вот и сейчас следовало похудеть Марго, кто же виноват, что Федор «зазомбировал» Зайку? Ну, угадайте с трех раз! Правильно, я!!!

– Быстро прими меры, – пнула «академика» Маня, – Зая, конечно, дура – так из-за фигуры убиваться – но это уже другое дело.

– Хорошо, – кивнул Федор, – я кое-что придумал, создал новое заклинание, точно сработает. Только оставьте нас вдвоем, дело новое, бог знает, как получится, и еще мне понадобятся две свечки, спички и тарелка, но, предупреждаю сразу, я ее разобью!

– А трупа черной кошки, выкопанной в полночь под виселицей, тебе не надо? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался Кеша.

– Нет, – совершенно спокойно ответил Федор, – я не колдун, а рароэнтолог.

Я чуть было не спросила, что это за птица такая, но тут Дегтярев сказал:

– Ладно, пошли, пусть химичит.

Мы вывалились в коридор и встали у двери, напряженно вслушиваясь в тишину, которая царила в гостиной.

– Ну, что там? – шепотом спросила Машка.

– Тише, – шепнул Кеша, – бормочет вроде, эх, не слышно.

– И хорошо, – вздохнула Ирка, – мало ли чего еще с кем стрясется, тьфу, тьфу, уйди прочь!

– Да замолчите вы, – обозлился Дегтярев, – и правда не разобрать. Као-лао-бао-чао, вроде так!

Не успел полковник закрыть рот, как раздался короткий звук разбившейся тарелки и вой мопса.

– Хучик! – заорала Маня и вломилась в гостиную, мы бросились за ней.

На ковре, между диваном и телевизором сидела Зайка. Вид у Ольги был самый идиотский! Ноги сложены по-турецки, в высоко поднятых вверх руках торчат две зажженные свечки. Чуть поодаль, у батареи, весь усыпанный осколками, плакал Хучик.

– Что ты с ним сделал?! – затопала ногами Маруська, хватая мопса.

– Ничего, – виновато воскликнул Федор, – просто не заметил его, кинул тарелку и прямо в бедолагу угодил!

Быстрым шагом он подошел к Машке, выхватил у нее Хуча и начал поглаживать собачку, приговаривая:

– Милый, тебе больно, прости дурака!

– Смотри, какая у него тонкая душевная организация, – шепнула мне Марго.

– Хучик очень интеллигентный мопс, – согласилась я, разглядывая Зайку.

– Я не про собаку, – вытаращила глаза Марго, – про Федора говорю. Глебу бы никогда в голову не пришло извиняться перед Хучем, наоборот, наподдавал бы тому еще затрещин и заорал: «Сам виноват, не фига сидеть, где не надо!»

Но мне было совсем неинтересно, что Марго думает о Федоре, вид окаменевшей Ольги пугал.

– Она может опустить руки? – спросила я у Федора.

– Думаю, да, Олечка, вставай, – велел «академик».