Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля

История привыкла к тому, что даже в демократических странах, не говоря уже о недемократических, новые правители её «немножечко» переписывают, и в каждой стране её читают (интерпретируют) по-своему. В России Бородинскую битву считают победой русского оружия, а во Франции недоумевают, когда слышат об этом: Москву-то французы взяли в 1812 году. Так кто же победил на поле Бородино: Кутузов или Наполеон? Но, говоря о пятидесятых годах двадцатого века, как бы ни изменились через полвека межгосударственные отношения – что было, то было: желание противостоять Насеру и экспансии Советского Союза и коммунистической идеологии объединило Израиль, Эфиопию и мусульманские неарабские страны, Турцию и Иран. Бен-Гурион, инициатор создания антинасеровского союза, установил личные дружеские отношения и с шахом Пехлеви, и с императором Эфиопии, и с турецким и французским премьерами.

Но должна была начаться Гражданская война в Ливане между христианской и мусульманской общинами (в мае 1958 года) и произойти военный переворот в Ираке (14 июля 1958-го), чтобы Эйзенхауэр впервые применил новую доктрину. Откликнувшись на призыв президента Ливана, христианина-маронита, 15 июля 1958 года он ввёл войска в Бейрут. Они пробыли там до 25 октября.

Усиление Насера волновало Турцию, она всерьёз опасалась советской угрозы. Два столетия Турция воевала с Россией. Два столетия царская, а затем и Советская Россия претендовала на черноморские проливы. Анкара помнила, что в 1940 году в Берлине на переговорах с Риббентропом, когда Молотов озвучивал условия присоединения СССР к оси Рим-Берлин-Токио, одним из его требований было создание советской военно-морской базы в районе Босфора и Дарданелл.

С 1952 года Турция находилась под защитой НАТО. В 1957 году, когда начались поставки советского оружия в Сирию, Аднан Мендерес[100], премьер-министр Турции, забеспокоился, опасаясь вторжения со стороны южного соседа. Эйзенхауэр успокоил его обещанием, что США будут защищать неприкосновенность границ (Израилю, несмотря на все усилия израильской дипломатии, гарантии безопасности не давались), но Мендерес считал американские гарантии недостаточными и понимал, что дружба с Израилем, мощной региональной державой, сумевшей уже победить Насера, пойдёт Турции на пользу.

Через пять дней после переворота в Ираке министр иностранных дел Турции пригласил в свою резиденцию эмиссара Бен-Гуриона и предложил ему организовать в Анкаре тайную встречу руководителей двух стран на уровне премьер-министров. На следующий день это предложение в обстановке секретности обсуждалось на квартире Голды Меир. «Узкому штабу» Бен-Гурион представил план создания союза с Турцией, Ираном и Эфиопией – союза, способного при содействии США противостоять насеровской и советской экспансии. Однако для его реализации, учитывая членство Турции в НАТО, требовалось заручиться поддержкой американского президента. Получив одобрение коллег, этим же вечером Бен-Гурион написал письмо Эйзенхауэру. Подвергнув анализу ситуацию в регионе, он изложил цели и задачи «Периферийного союза» (так он назвал в письме новое объединение):

«Нашей целью является создание группы стран, чей союз не обязательно будет носить официальный и гласный характер. Их задача – остановить расползание в нашем регионе советского влияния, проводником которого является Насер, и спасти свободу Ливана, а со временем, возможно, и Сирии. В этот союз будут входить две мусульманские неарабские страны (Иран и Турция) и одна христианская (Эфиопия), а также Государство Израиль».

Он старался убедить президента, что Израиль является оплотом Запада на Ближнем Востоке и нуждается в его поддержке. 24 июля Абба Эбан вручил это послание Даллесу. Международная ситуация заставила Даллеса задуматься. На следующий день Эйзенхауэр отправил Бен-Гуриону личное письмо, в котором писал: «Ваш всеобъемлющий подход к серьёзным проблемам, с которыми столкнулся свободный мир на Ближнем Востоке и за его пределами, произвёл на меня глубокое впечатление». Письмо Бен-Гуриона совпадало по смыслу с новой доктриной Эйзенхауэра, и это заставило президента пересмотреть американскую внешнюю политику в отношении Израиля и впервые письменно обещать израильскому премьеру, что «США заинтересованы в целостности и независимости государства Израиль».