Жаботинский и Бен-Гурион

«В пятидесяти городах и местечках я произносил одну и ту же речь о «Языке еврейской культуры», — писал он в «Повести моих дней», — наизусть затвердил ее, каждое слово, и хотя я не ценитель повторения, но эта речь единственная, которой я буду гордиться до конца своих дней. И в каждом городе слушали ее сионисты и аплодировали, но после окончания ее подходили ко мне и говорили тоном, каким серьезный человек говорит с расшалившимся ребенком: химера».

С грустью вспоминал Жаботинский о выборах, происходивших в Одессе, в руководство еврейской организации «Общество распространения знаний» (он назвал ее «крепостью ассимиляторов»). Он предложил внедрить в еврейских школах программу изучения иврита, названную им «две пятых», — выделить для изучения иврита и еврейской истории всего лишь две пятых учебного времени. Оппоненты не дали ему договорить, обзывали его крикуном, «религиозным фанатиком, проповедующим ненависть к русскому народу и европейской культуре».

Потерпев неудачу, он не сдавался и, разъезжая по черте оседлости, безуспешно пытался создать экспериментальные детские сады и школы с преподаванием на иврите, но повсюду наталкивался на стену непонимания и раздражения. В лучшем случае, его начинания называли утопией. Свою жизнь в те годы он назвал «кочевой», а себя — «кочевником», признавшись, что однажды хозяин гостиницы в Вильно подметил, что он уже 55-й раз у него останавливается… Но Жаботинский охотно приезжал в Литву не только потому, что в Вильно находился Центральный комитет сионистов России. В Вильно, по его словам, он дышал воздухом традиционной еврейской культуры. Там он увидел, что, наперекор ассимиляции, естественной при длительном проживании среди иных народов, продолжает существовать «суверенная еврейская вселенная <исчезнувшая в Холокосте — Р. Г.>, которая движется в согласии со своим собственным внутренним законом, словно связи ее с Россией только государственные, но никак не нравственные», в которой, помимо идиша, родным языком является иврит. Это придавало ему уверенность, что не исчезнут еврейская культура и древний язык, за который он борется, — зачастую безуспешно.

В 1911 году Россию всколыхнуло «дело Бейлиса». В защиту Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве 12-летнего киевского мальчика, выступили многие известные писатели и общественные деятели — Короленко, Горький, Блок, Томас Манн и Анатоль Франс. Позицию Жаботинского в «деле Бейлиса» многие посчитали циничной, поскольку он не стал напрямую его защищать и взывать к правосудию.

«Нам не в чем извиняться, — писал он в статье «Вместо апологии». — Мы народ, как все народы; не имеем никакого притязания быть лучше. В качестве одного из первых условий равноправия, требуем признать за нами право иметь своих мерзавцев, точно так же, как имеют их и другие народы. Да, есть у нас и провокаторы, и торговцы живым товаром, и уклоняющиеся от воинской повинности, есть, и даже странно, что их так мало при нынешних условиях. У других народов тоже много этого добра, а зато еще есть и казнокрады, и погромщики, и истязатели, — и, однако ничего, соседи живут и не стесняются.

Нравимся мы или не нравимся, это нам, в конце концов, совершенно безразлично. Ритуального убийства у нас нет, и никогда не было; но если они хотят непременно верить, что «есть такая секта» — пожалуйста, пусть верят, сколько влезет. Какое нам дело, с какой стати нам стесняться? Краснеют разве наши соседи за то, что христиане в Кишиневе вбивали гвозди в глаза еврейским младенцам?… С какой же радости лезть на скамью подсудимых нам, которые давным-давно слышали всю эту клевету, когда нынешних культурных народов еще не было на свете, и знаем цену ей, себе, им? Никому мы не обязаны отчетом, ни перед кем не держим экзамена, и никто не дорос звать нас к ответу. Раньше их мы пришли и позже уйдем. Мы такие, как есть, для себя хороши, иными не будем, и быть не хотим».

Несмотря на критику, Жаботинский считал напрасной тратой времени доказывать антисемитам, что евреи не едят на завтрак христианских детей и не изготавливают мацу на крови христианских младенцев. Шумная кампания в защиту Бейлиса, считал он, служит доказательством еврейской вины, ибо оправдываются виноватые. Чудовищные и нелепые обвинения, считал он, надобно игнорировать.

Летом 1913-го Жаботинский отправился в Вену на 11-й Сионистский конгресс, в рамках которого проходила конференция сионистов России, и предложил в итоговую резолюцию включить дополнительный пункт: «Иврит — единственный язык обучения во всех еврейских национальных школах России». Для этого, казалось, имелись все основания: за месяц до открытия конференции царское правительство одобрило законопроект, предоставлявший учредителям национальных частных школ права самим выбирать язык преподавания.