Жадина

Когда празднуем мы, мама тоже сидит с нами, но недолго, потому что это время нашего бога. Так что у нас в семье два Дня Пробуждения, но ни один мы не можем праздновать все вместе, и границы между народами особенно ощутимы в эти праздники.

Есть и еще один праздник, не для народов, а для людей. Его я люблю больше всех прочих, потому что в нем не разделена наша семья. Он называется День Избавления. Праздник в честь ухода великой болезни, когда последние народы обрели богов и были пересотворены ими, и все болезни стали страшной редкостью, поражающей грешников и богохульников.

В этот праздник неважно, какой у тебя народ, а важно, что ты — человек. Тогда все мы празднуем радость отсутствия страха. В этот день на улицах шумно, люди запускают в небеса салюты (хотя мы так не делаем, там же глаза бога, ему наверняка неприятно), гуляют до утра и много шумят, потому что это здорово — не бояться.

От Дня Избавления во всем мире отсчитывают новый год, потому что много лет назад именно с этого дня началась новая жизнь.

Я окончательно впадаю в мечты о праздниках, когда возвращаюсь обратно. Юстиниан макает в соус куски сырной лепешки, перед тем, как отправить их в рот, протягивает еду Нисе и дает втянуть ее запах. Офелла говорит:

— Я все поняла!

Мы втроем вздрагиваем, настолько не ожидали услышать ее голос, да еще такой громкий.

— Смотрите, — говорит она. — Все на самом деле очень просто.

Она прижимает ручку к губам, оставляя на ней перламутровое пятно.

— На самом деле, конечно, сложно, — говорит Офелла, подумав. Видит на ручке пятно, достает из сумки салфетку и начинает сосредоточенно его стирать.

— Из чего сотворен мир? — спрашивает она. — Что было до Большого Взрыва? Ничто. Отсутствие всякой материи, атомов, даже времени и пространства. Ноль. Понимаете?

— Не понимаем, — говорит Юстиниан. — Но продолжай, это не помеха.

Она раскрывает тетрадь, в ней оказывается много цифр и слов, но подчеркнуто только последнее уравнение. Ноль там равняется плюс единице и минус единице. Учительница говорила мне о том, что существуют отрицательные числа, но по каким они живут законам мы не приходили, поэтому я предпочитаю помолчать.

— Понимаете? Ноль расходится на две единицы. Только так можно сотворить нечто из ничего. Две единицы. Две реальности. Две Вселенных, если хотите. Наша и та, в которой мы были. Я называю ее минусовая реальность.

— Ты гений! — говорю я.

— Нет, — отвечает Офелла, и я вижу, как она краснеет. Это значит, что кровь приливает к сосудам в ее щеках, потому что она смущена. Вот насколько сложные существа появились из одного ноля когда-то.

— Я просто неплохо знаю алгебру и умею фантазировать, — говорит она быстро. — Но основная часть теории заключается не в этом. Помните, что мы все чувствовали?

Я помню. Невероятную близость моего бога.

— Я хожу в мир моей богини. Но там я не чувствовала себя так близко к ней. Марциан, ты ощущал то же самое в Звездном Роднике.

— Намного меньше, — говорю я. Офелла понижает голос, и я понимаю, что сейчас она будет говорить опасные вещи.

— Я думаю, это мир всех богов. Я пока не понимаю, как он соотносится с теми местами, где бываю я и был Марциан. Но я думаю, что они все присутствуют там. Это их общий дом. Их мир. То, что мы считали далеким пространством, где они спали, темнотой и пустотой, на самом деле не в бескрайнем космосе. Боги ближе, чем мы думаем.

Мы слушаем ее, Ниса открывает рот, выглядит так, будто в интересном ей фильме произошел неожиданный поворот. Люди ходят мимо нас, очередь на регистрацию становится все длиннее и внушительнее. Никто не знает, что мы обсуждаем самую большую загадку в истории человечества — откуда пришли боги.

И где они есть.

— Довольно смелая теория, — говорит Юстиниан. Он, в отличии от нас, не замер в благоговейном ужасе. — Даже если это так, причем тут Ниса?

— Серьезно, Юстиниан? — спрашивает Офелла. — Ты считаешь, что я способна дать ответ на любой вопрос? Просто мне показалось, что это логичная система. Мы здесь, они там. Минус и плюс. Мы изменяем их мир, ведь он двойник нашего, с машинами, домами и всем прочим, а они изменяют наш.

Изменяют нас.

— Я просто заинтересовался твоей теорией и хочу, чтобы ты подлатала в ней дыры, — говорит Юстиниан, как ни в чем не бывало опускает в сырный соус кусок лепешки. — Но все равно звучит неплохо!

— Неплохо?! Это гениально!

— Ты только что сама говорила, что ты всего лишь неплохо знаешь алгебру и умеешь фантазировать. Так ты все-таки считаешь, что произвела на свет нечто настолько же революционное, как классическая механика или теория эволюции?

Ниса говорит:

— Да пошел ты.

— Что?

— Просто Офелла не может этого сказать, а я могу!

— Почему это я не могу, Ниса?

Я вздыхаю, потом кладу руку на плечо Офеллы, говорю:

— Давайте мы все будем спокойные. Это важно. У нервных людей никогда ничего не получается, ни в кино, ни в супермаркетах.

Поняв, что фраза странная, я добавляю:

— Ни в каких-либо других местах.

— В супермаркетах, Марциан? — спрашивает Офелла еще более раздраженно.