Жак-француз. В память о ГУЛАГе

И в разгар всей этой деятельной жизни 2 марта 2001 года Жака настигает второй инсульт; он в это время гостит у друзей, Пьера и Мадлен Гере, в Сен-Реми-де-Прованс. Правую руку поражает периферический паралич. Через три дня восстановилась речь. К удивлению врачей, постепенно к Жаку вернулась память о недавних событиях, вспомнились имена. Последние главы этой книги Жак вычитал до конца в авиньонской больнице. Блажен, кто, как Улисс или как Жак-француз, продолжает несмотря ни на что преподносить уроки жизни друзьям, спешащим к нему со всех концов земли! 18 мая 2001 года Жака по его просьбе перевезли из Авиньона в больницу Кошен в Париже, а оттуда 28 мая в больницу Иври-сюр-Сен. 21 июня он опять переезжает, на сей раз в приют для престарелых в центре Парижа, которым руководят польские монахини; там за ним ухаживают самые близкие друзья, в частности врач Эсмеральда Люсьоли. «Я женюсь на моей подруге», – пишет Жак на извещении о вступлении в брак с Региной; это событие произошло 6 августа 2001 года в мэрии XIII округа. В маленьком садике приюта собрались близкие, чтобы послушать стихи и выпить шампанское за любовь, длившуюся сорок лет.

В конце наших бесед я задала Жаку вопрос о том, как теперь, по прошествии лет, он оценивает преступление тех, кто отнял у него молодость и обрек его на такие долгие, такие тяжелые страдания. Можно ли отнести к нему это опошленное слово: прощение?

«Прежде всего скажу, что я же не пуп земли. Важно не то, что сделали со мной, а то, что сделали с миллионами моих товарищей по несчастью, прикованных к той же галере. Преступление, которое невозможно оправдать, – это поведение интеллектуалов в свободных странах, у которых были возможности получать информацию, оценить размах утопии, и которые для собственного удовольствия, желая продемонстрировать свой ум или свою мудрость, продолжали вовлекать других людей в свои химеры, толкать их на путь, ведущий только в выгребную яму, на путь, где уже потерпели крах столь многие. И конечно, у меня нет ненависти к людям, которые были обмануты, но потом признали свои заблуждения и раскаялись в них. Я ненавижу тех, кто не желал признать, что преступно было с их стороны толкать миллионы людей навстречу страданиям и гибели. Я часто думаю об этом ужасе, об этих миллионах загубленных жизней. Вспоминаю товарищей, так же как я готовых умереть за идеалы, которые невозможно было воплотить в жизнь, и заплативших за это так дорого. А все эти интеллектуалы, властители дум, так сказать, продолжали цепляться за свои грезы, за свой интеллектуальный комфорт и славить этот преступный режим!

Кто за это отвечает? Прежде всего Ленин. Маркс меньше, поскольку не предвидел последствий. Но Ленин подписывал приказы: повесить столько-то крестьян… сотни, тысячи? Сталин лишь продолжил его дело. Но вообще под суд надо отдать советскую Коммунистическую партию, виновную в преступлениях против своего народа. Советский Союз судил в Нюрнберге нацистов, но он сам был виновен в преступлении. И в конечном счете в отличие от преступлений нацистов советские преступления так никогда и не были осуждены.

Что до парней, пытавших меня в Бутырках, или Олега П., или Франсуа П., которые меня предали, – нет, я бы не хотел им отомстить или чтобы их наказали. Я пережил трагедию, далеко выходящую за пределы моей или их жизни. Я был частью трагедии планетарного размаха, это не была ни моя личная драма, ни их. Теперь я понимаю, что если бы роль предателя не взял на себя Олег П., на его месте оказался бы кто-нибудь другой, возможно еще более близкий друг, потому что людей растлевала сама эта система. А не наоборот. А Сталин… Когда коммунисты стонут: “Меня обманул Сталин”, – хочется спросить: зачем же ты дал себя обмануть?

Первые свидетельства российских людей не обвиняли систему. После ХХ съезда и реабилитации появились книги, написанные бывшими лагерниками, настаивавшими на том, что они сохранили непоколебимую веру в свой режим и не питают ни малейшей обиды на партию, которая ни за что отправила их на муки. Евгения Гинзбург, тоже арестованная в тридцать седьмом, написала свою первую книгу осторожно, не касаясь общих причин всех этих ужасов. Только во второй части она поделилась с читателями своими размышлениями на эту тему. После десталинизации о том же заговорили диссиденты, но их отправляли в психиатрические больницы. Дело в том, что тоталитарная система в принципе не может быть гуманной. А в общем сама огромность зла делает идею мщения просто смехотворной. Жажда мести может только помешать поиску истины и, в сущности, сводится к жалкому сведению личных счетов, а вот борьба за то, чтобы этот кошмар не повторился, – благородная задача».

Вместо эпилога (Париж, осень 2001 года)

Смерть не приходит. Я уже все нормы превысил.

Жак Росси

Послесловие к русскому изданию Человек с секретами