Следующая метафора (в середине) подразумевает выход в пространство желания: здесь по-прежнему доминирует Другой, но уже не требование Другого, а его желание. Отличие требования от желания, повторюсь, в том, что требование конкретно, мы как бы знаем, что Другой от нас хочет, желание же загадочно. В рамках этой субъективной позиции установка на Другого сохраняется, но при этом субъект не знает разгадки тайны желания Другого, он/она не знает, чего Другой от него/нее хочет. В рамках этой метафоры и возникает вопрос «Чего ты хочешь?», возникает поиск ответа на вопрос, чего же именно Другой от нас хочет. Здесь субъект по-прежнему оказывается вытеснен, оттеснен, задавлен Другим, но на этот раз не требованием Другого, а желанием Другого. Это невротическое пространство.
Наконец, в случае успешного преодоления фундаментальной фантазии, выхода за ее пределы, перехода через или за фантазм Другой с его желаниями вытесняется, а на передний план выходит субъект как влечение. Которое, повторяюсь, всегда уже является влечением к смерти. Однако это не влечение к смерти в смысле склонности к самоубийству или каких-то еще склонностей, связанных с умерщвлением желания, угасанием и т. д. Это влечение к смерти в смысле влечения, которое в логике своего существования никак не связано с благом для субъекта, с его выживанием, с его успешной адаптацией, приспособлением к той символической реальности, в которой он/она находится.
Влечение – это та сила, которая действует сама из себя, абсолютно не соотносясь с тем, что вокруг нее происходит. Она легко превращается во влечение к смерти, потому что своим напором способна привести субъекта к гибели – например к гибели в символической реальности: под действием влечения субъект губит карьеру, разрушает семью, теряет друзей, положение в обществе и т. д. Его персона гибнет. Влечение как влечение к смерти никак не соотносится ни с какой реальностью, ни с какими задачами выживания, адаптации и т. д. Это сила, действующая сама по себе, исключительно в своих интересах.
Тема влечения к смерти детально прорабатывалась Славоем Жижеком. Далее я опираюсь не столько на Лакана, сколько на Жижека.
Влечение к смерти – это жизнь, представляющая собой избыток жизни. Нечто в жизни, что является чрезмерным проявлением жизни, жизни, которая выходит за свои пределы. По ту сторону адаптации, по ту сторону приспособления, по ту сторону гармонии, гармоничного сосуществования с окружающей средой. Это избыток, это нечто, что превышает любые ограничения.
Как пишет Жижек: «…люди не просто живут, они охвачены странным влечением к наслаждению жизнью в избытке, страстной привязанностью к выпирающему излишку, который нарушает привычное течение вещей»[139]
. То есть влечение к смерти – это не вмещение в жизнь, это срыв обыденного хода вещей.Влечение к смерти неразрывно связано с
Как говорит Лакан в семинаре «Изнанка психоанализа»: «Путь к смерти… как раз и представляет собой то самое, что именуется наслаждением»[140]
.Так, в частности, Жижек в одной из статей приводит пример, который вполне уместен в этом случае[141]
. У Иммануила Канта, великого моралиста XVIII века, в одной из работ есть история про молодого человека, влюбленного в девушку. Он стоит перед ее домом, перед этим домом – виселица. Молодой человек знает, что если он войдет в этот дом к девушке, то на утро, когда он от нее выйдет, его тут же на этой виселице повесят. Как считал Кант, ни один человек в здравом уме никогда в такой дом не войдет, потому что знает, что его ждет. По мнению Жижека, влечение к смерти, жизнь в соответствии с влечением к смерти – это такая субъективная позиция, при которой молодой человек войдет в этот дом, прекрасно зная, что его ждет. То есть это неудержимость влечения, которая никак не соотносится, никак не реагирует на обыденный ход вещей.