Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

— Бабетта?! Бабетте нужно знать, что я не струсил перед пулями. Она поверит мне на слово, что я заслужил право называться Жаком Отважным. А ты… ты это подтвердишь, если понадобится, — добавил Жак и снова рассмеялся.

Были сумерки, когда Жак, взволнованный, радостный и немного смущенный, пришел домой. Какую из сестер он застанет дома?

Ему посчастливилось: Бабетта была одна.

Она стояла у комода в профиль к нему, разбирая стопку глаженого белья. В сумеречном освещении он увидел ее задумчиво склоненную голову, нежные черты лица, мягкие линии стройной фигуры.

— Это ты, Жак? — спросила она, сразу узнав его шаги, и повернула к нему лицо. Оно все светилось радостью.

Путаясь и перебивая сам себя, Жак рассказал ей, как пришел к тому, что должен отказаться от славы в пользу друга. И по мере того как он говорил, а Бабетта слушала, он понимал, что поступил так, как надо. Но ему хотелось услышать из уст Бабетты, что она его одобряет. И он спросил:

— Может, ты осуждаешь меня?

— Нет! Шарлю дорога слава. Без нее он не найдет пути к сердцу Виолетты. Мы же с тобой оба знаем правду, а она в том, что ты не отступил перед опасностью… и не отступишь! Для меня ты уже давно заслужил право называться Жаком Отважным.

И Бабетта подошла к нему, медленно закинула обе руки ему на плечи и, глядя в глаза, словно желая навеки запечатлеться в его зрачках, поцеловала Жака. Да, поцеловала! Что же можно было к этому еще прибавить?

Жак, не дыша, не смея пошевелиться, прошептал:

— Бабетта, я люблю тебя!..

…Прошло еще несколько дней, и от грозных башен Бастилии не осталось и следа. Мусор, щебень, обломки, камни, свезенные в кучи, — вот; чем была сейчас заполнена площадь, где недавно стояла страшная тюрьма.

Но для Жака и Шарля так много было связано с этой площадью, что теперь свидания друг другу они назначали именно здесь.

Как-то раз они пришли сюда под вечер, как только спал жар душного июльского дня.

К их радости, они увидели Огюста Адора. Адвокат шел им навстречу. Под мышкой он держал большую папку, из которой торчали опаленные, надорванные бумаги.

— Господин Адора! Наконец-то я вас вижу! Вы совсем перестали заходить в наш кабинет. Я даже справлялся о вас в конторе господина Карно. И мне сказали, что вы теперь дни и ночи проводите в мэрии, разбирая эти бумаги. — Жак указал на папку, которую держал Адора.

— Ты угадал, Малыш! Много интересного рассказали нам спасенные из огня бумаги. Говорил я, чтобы их не жгли, да, к сожалению, немного опоздал. Вот и эту папку с важными свидетельствами злодеяний, творившихся в Бастилии, я нашел в бывшем подземелье. Сейчас трудно что-нибудь отыскать в груде камней. Папку совсем было засыпало землей, но я ее все-таки откопал!

— Господин Адора! Расскажите нам последние новости. Вы ведь знаете больше нашего.

— Новости! Увы, я ничем не могу вас порадовать. Как бы я хотел сообщить вам, что народные представители вняли просьбам, изложенным в многочисленных крестьянских наказах, в том числе в наказе твоей бабушки. Но прошло уже больше двух месяцев с тех пор, как начали заседать Штаты, а потом Национальное и Учредительное собрание, а все осталось, как было. И повинности крестьяне несут те же и так же тяжело живут.

— Так о чем же говорят представители народа на своих заседаниях?

— О чем? Сначала депутаты занимались вопросом о том, как вести заседания, о том, как голосовать. Затем перешли к вопросу о выработке Конституции.

— А король? — с нетерпением спросил Шарль.

— Король? Пока все остается по-прежнему, власть его ничем не ограничена. Пятнадцатого июля он вышел к представителям Собрания и милостиво прикрепил к своей груди трехцветную кокарду, дарованную ему народом. К двухцветной кокарде прибавили белую полоску — цвет короля. И народ ликовал, видя такое расположение монарха… Вот пока и все!

— Так что же будет дальше? — вырвалось у Жака.

— Уж очень ты прыткий, Малыш! — сказал с улыбкой Адора. — Я этого не знаю. Знаю одно — остаться так как было, не может!

— Конечно! — радостно подхватил Жак. — Прежнее ведь не может повториться. Когда-то здесь стояла страшная тюрьма, в ней страдали, гибли люди… Народ разрушил ее. Не для того же, чтобы все осталось по-прежнему! Нет, пусть никогда здесь не будут литься слезы…

Жак отбежал в сторону, схватил брошенный кем-то кусок картона и углем написал на нем:

ЗДЕСЬ БУДУТ ТАНЦЕВАТЬ!..

Шарль бросился ему на подмогу, и вдвоем они укрепили катон так, чтобы ему, по крайней мере, первое время не были страшны ни ветер, ни дождь.

— «Здесь будут танцевать!.. « — прочел вслух Адора — Это неплохо. Значит, Малыш, ты хоть отчасти знаешь, что будет

— Я так хотел бы это знать!

Во Франции начиналась революция.