Жало белого города

Я отправился в смежную комнату и вышел с тяжелой рукояткой метлы. Просунул рукоятку в кольцо цепи и принялся ее поворачивать, молясь о том, чтобы деревяшка не треснула. Ингасио смотрел на меня с другой стороны двери, лоб его заливал пот.

– Не знаешь, он тут? – спросил я. – Я имею в виду – убийцу.

– Недавно приехал, около получаса назад. Я слышал мотор его машины, он на ней каждый день приезжает. Скажи, а он уже убил сорокалетних?

– Пока нет, а что?

– Потому что двое сорокапятилетних – это мы, так он нам и сказал. Мы – последние в серии убийств. И это после всего того, что он у нас отнял: свободу, положение в обществе… Затем он отнимет у нас жизнь и перестанет убивать. Он говорит, что навсегда останется в Витории, как ни в чем не бывало.

– Это Марио, правильно? – Я вспотел, пытаясь справиться с цепью.

– Да, это Марио Сантос, журналист. Могли ли мы подумать, что он – убийца…

– Он так и не признался, кем является на самом деле?

Игнасио посмотрел на меня, не понимая.

– На что ты намекаешь?

– Ваш третий брат, черт возьми, Игнасио. Все это – произошло из-за вас, а вы так ничего за двадцать лет и не поняли, – яростно зашептал я, не удержавшись. – История, которую рассказал вам Нанчо или Венансио Лопидана на похоронах вашей матери, – правда: вас родилось трое. Марио и есть тот самый рыжий, которого вы вышвырнули вон из Витории, предварительно избив до полусмерти.

– Что?.. Рыжий? Ты представить себе не можешь, как на меня подействовала та история. Я много лет переживал из-за того, что мы сделали с бедным парнем. Это была одна из причин, почему я пошел работать в полицию: искупить свой грех и никогда больше не быть человеком, который избивает других. А теперь ты говоришь, что бедняга сказал правду, а мы чуть его не убили, нашего бедного третьего брата…

– Игнасио, – перебил его я. – Веди себя сейчас как полицейский. Выкинь из головы все лишнее, постарайся мыслить ясно. Скажи, вы не слышали женский голос? Он должен был привезти сюда заместителя комиссара Альбу Диас де Сальватьерра. Это его жена; я думаю, он собирается ее умертвить, и…

– Осторожнее! – крикнул Игнасио, но было поздно.

Я почувствовал в шее обжигающий холод. Инъекция, которую вколол мне Марио, оказалась чрезвычайно болезненной: казалось, сосуды вот-вот разорвутся.

– Поздно, приятель, – раздался спокойный голос Марио у меня за спиной. – Я прикончу и Альбу, и тебя. Давай поднимайся. Она уже готова.

Он провел рукой мне по ребрам, нащупывая пистолет. Я все еще приходил в себя от неожиданной ловкости, с которой мне всадили инъекцию. Марио нашел кобуру и теперь прижимал ствол к моему затылку.

– Шагай, Унаи, – приказал он.

Я чувствовал ледяное струение наркотика в крови, растекающегося по всему телу. Я сомневался, по-прежнему ли присутствует в моем организме зелье Эгускилора. Может ли оно блокировать эффект вещества, которое мне вкололи? Во всяком случае, стоило бы притвориться, что так оно и есть. А ведь я даже не знал, как именно действует рогипнол.

Вот, значит, как: то леденит, то обжигает…

Я дрожал, одежда не согревала, и одновременно мне было жарко, очень жарко.

Полная дезориентация.

Спотыкаясь, я принялся карабкаться вверх по лестнице. Марио пришел мне на помощь, как старый добрый друг, поддерживая, чтобы я не упал.

Полная потеря воли.

Несмотря на овечью покорность, сознание было на удивление ясным, словно сосредоточилось на одной точке, подобной Алефу из рассказа Борхеса[64]. Весь мир в одной маленькой сфере.

Мы оказались на частично рухнувшем крытом дворе, остановившись именно в открытой его части. Марио встал передо мной, не переставая целиться в голову. На нем был белый комбинезон пчеловода, перчатки и сапоги с высокими голенищами.

Во дворе стояло несколько ульев, однако следов Альбы я не заметил.

Пока Марио не отошел в сторону.

На земле, придавив разросшуюся траву, лежал до-вольно большой кусок целлофана, покрывая поверхность в несколько квадратных метров. Поверх целлофана лежали два пакета, в которые обычно упаковывают трупы, а на них – обнаженное тело Альбы. Рот заклеен скотчем. Она была неподвижна – быть может, без сознания, быть может, мертва.

По всем признакам, передо мной был типичный случай преступной психологии. Никакого контакта с землей. Посреди гор Марио нашел способ убивать безукоризненно, почти стерильно, так что мы ни разу не нашли ни единого следа органики, связанной с самим местом.

– Раздевайся, – сказал Марио безразличным голосом. – Разве ты не хотел быть с Альбой? Вот она, парень, вся твоя. Ты ее заслужил.

Я не желал подчиняться, но мышцы машинально последовали его приказу. Я покорно снял пуленепробиваемый жилет и принялся расстегивать рубашку и брюки.

Мне было безразлично. У моих ног покоилось бездыханное тело Альбы, и все, чего мне хотелось, – лечь рядом с ней с пчелой во рту и утешить ее, коснувшись лица пальцами. Дождаться, когда наступит ночь, и искать в небе Персеиды. И лежать так до следующего 12 августа, до дня моего рождения, которое, как я знал, справлять мне уже не придется.