Жалобная книга [litres]

— В половине двенадцатого я уеду. Ответов на вопросы: когда вернусь? — вернусь ли вообще? — и даже: кто вернется вместо нынешнего меня? — у меня нет. Вполне возможно, приеду часа через два-три, завалюсь спать, как ни в чем не бывало, а наутро скажу: «И чего суетился, дурак? Зачем человека пугал?» Часто именно так и бывает после большого переполоха…

Ага. Это, надо понимать, начинается пытка надеждой. Я-то думала, хоть от этого буду избавлена.

— А может быть, — продолжает, — не вернусь вовсе. Вообще никогда. Так, мне сказали, бывает. А может быть, вернусь, но не найду дорогу домой. Или даже найду дорогу, но не узнаю тебя. Или узнаю, но не смогу вспомнить, что нас связывает. Ты уж, пожалуйста, напомни, если так случится, ладно? И не обижайся на дурака: фиг знает, сколько тысячелетий спустя я вернусь домой.

— Хорошие у тебя прогнозы. А толком объяснить слабо?

Я, честно говоря, начинаю сердиться. Ну вот зачем туману подпускать, когда и так давно уж на фиг ничего не понятно?!

— А толком объяснить слабо, — печальным эхом откликается этот засранец. — Толком — ишь ты! Толком я и сам ничего не понимаю. Мне обещали затяжной прыжок в восхитительную вечность. Прожить все возможные и невозможные повороты своей судьбы, в точности как мы проживаем чужие жизни. Ну, или почти в точности… И если тебе хоть что-то понятно, пожалуйста, теперь растолкуй это мне. Потому что я сам талдычу, как попугай, а понять — нет, не могу пока.

— Ну, то есть ты вернешься через пару часов, прожив очень много лет? — переспрашиваю осторожно. — Миллион какой-нибудь, так, что ли?

— Может, так; может, не так. Мне сказали, не все возвращаются. И непонятно даже, как лучше. Я, Варенька, правда, не очень понимаю, во что могу превратиться от жизни такой. И снесет ли меня после этого земля. То существо, с которым я чай пил, оно, знаешь ли, вообще не пойми кто. То дядька, то тетка, а то и вовсе мальчишка. Превращается, в кого попало, иногда, кажется, нечаянно…

— Это как раз ничего, — вздыхаю. — Из тебя получится вполне сносная девчонка. Будем, что ли, дружить.

— Тоже вариант… А теперь, пожалуйста, послушай меня внимательно, ладно? Если я к утру вернусь, мы с тобой, надеюсь, действительно как-нибудь разберемся. На худой конец, если совсем все забуду, влюблюсь в тебя еще раз. Дурное дело нехитрое… А если не вернусь, тогда вот что. За квартиру я заплатил до конца месяца. По крайней мере, на какое-то время крыша над головой у тебя будет. Если захочешь, договорись с хозяйкой, ее телефон я тебе оставлю, и живи дальше. Сто пятьдесят в месяц — не слишком дорого для Москвы. Скажешь ей, что я уехал, а ты моя сестричка, ну или еще что-нибудь придумаешь, ладно?

— Если ты до конца месяца так и не объявишься, вряд ли я буду в состоянии что-нибудь придумать, — говорю. — Чего-чего, а мыслительных способностей у меня к тому времени наверняка поубавится… Впрочем, ладно. Это я не к тому, что… В общем, про квартиру и хозяйку я, считай, все поняла, рассказывай дальше.

Он рассказывает. Говорит что-то про деньги, которые лежат в какой-то там дурацкой тумбочке, про свой мобильный телефон, которым я могу пользоваться — дескать, не пропадать же игрушке и кредиту! — про Михаэля, который скоро вернется с курорта и будет рад моему звонку, а если я вдруг захочу уехать в Германию, может устроить, запросто, ему — раз плюнуть. Заодно вспоминает про телефоны «наших» — накхов то есть, людей субботы. Которые якобы помогут, если что. Ну вот чем, чем, интересно, они мне помогут?! Бред собачий…

— Ты не слушаешь, — вздыхает. — Совсем меня не слушаешь. Ладно, дома на бумажке инструкцию напишу. Буквы-то разберешь как-нибудь.

— Разберу, пожалуй. Хорошее дело — буквы… Да-да, ты уж обязательно впиши меня в свое завещание. Мне нравится идея стать твоей наследницей. В сущности, это очень эротично.

Смотрит на меня ошалевшими, совершенно круглыми, как у совенка глазами. Смогла-таки удивить его напоследок. Это хорошо, что смогла. Пустяк, но приятно. Чертовски приятно, честно говоря.

Дома Иерофант мой принял совсем уж строгий вид. Приготовился, надо понимать, к магическому ритуалу. Но я его обломала. Разожгла огонь на плите, налила воду в джезву.

— Не нужно передавать мне Знак, — говорю. — Лучше так посидим, поболтаем.

Он только брови поднял, дескать, вот оно как. Кивнул, обнял меня за талию, приподнял в воздух и переставил на другое место, в метре от плиты.

— Кофе я сам сварю. А ты просто стой тут рядышком, ладно?

Вот уж о чем долго просить меня не надо.

Стою рядом, как велено. Одной рукой он отмеряет специи, другой обнимает меня за плечи. Увидела бы в кино такую лирическую сцену, плеваться стала бы: что за слюни-сопли развели! А в жизни, оказывается, быть участницей подобного эпизода чертовски приятно.

О, господи.

— Да, так почему «не нужно»? — спрашивает он десять минут спустя, разливая кофе по чашкам. — Нет, ты имей в виду, я не собираюсь настаивать. Не хочешь — не рассказывай. И передавать тебе Знак насильно не стану, да и невозможно это…