Жан Баруа

Нужно ли еще доказывать, что письмо это малоправдоподобно?

Предположим, что какой-нибудь иностранной державе повезло и ей удалось завербовать к себе на службу офицера Генерального штаба, который передает ей документы, содержащие наиболее секретные сведения. Эта держава будет дорожить им превыше всего, она пойдет на все, лишь бы сохранить его, будет принимать вместе с ним все меры предосторожности, чтобы оградить его от всяких подозрений… С другой стороны, эта иностранная держава, из соображений самой элементарной осторожности, побоится посвящать в тайну посторонних, чтобы самой не скомпрометировать столь ценного агента, и тем более не станет упоминать имя офицера, способного оказать ей такие важные услуги, в письме, которое может затеряться или быть перехвачено.

Таким образом, можно считать установленным – пока правительство не убедило нас в обратном, – что для осуждения капитана Дрейфуса не было достаточно веских оснований и обвинительный приговор ему был вынесен после того, как судьям было передано письмо, которое упорно скрывали от обвиняемого, упорно скрывали от защитника.

Пока продолжался процесс, они ничего не знали о письме: поэтому они не могли ни оспорить его, ни заявить о сомнительном происхождении этого документа, ни опротестовать обвинение, опиравшееся лишь на то, что фамилия неизвестного человека, упомянутого в письме, начиналась буквой Д.

Разве допустимо, вынося обвинительный приговор человеку, лишать его элементарных возможностей защиты? Разве не чудовищно, что за пределами зала заседаний судьи подвергаются давлению, что пытаются повлиять на их решение, на их приговор? Позволительно ли кому бы то ни было входить в совещательную комнату и говорить судье: «Забудь все. что сейчас было сказано в пользу человека, которого ты судишь. У нас, слышишь, у нас есть документы, которые мы скрыли от него в интересах государства, или из соображений высокой политики, и мы требуем, чтобы и ты сохранил их в тайне. Мы заверяем тебя, что документы эти подлинные, настоящие».И вот на основании этого суд вынес приговор! Ни один из его членов не встал и не заявил: «От нас требуют поступка, противного всякой справедливости, мы не должны на это соглашаться!»

Общественное мнение было до такой степени сбито с толку, осужденный был представлен таким негодяем, недостойным какого бы то ни было снисхождения, что никого не взволновало то, каким образом добились осуждения человека, изображенного самым гнусным изменником. Даже те, чье патриотическое чувство возмущается всякий раз, когда затрагивают честь офицера, забыли, какие приемы были использованы в данном случае, ибо их убедили, будто оскорбленная родина требует для преступника самого сурового наказания.

Если бы не это, тысячи людей подняли бы свой голос (и они поднимут его, может быть, завтра, когда предубеждение будет рассеяно) для того, чтобы заявить протест во имя справедливости. И они сказали бы: «Если мы примиримся с подобными злоупотреблениями властью, с таким попранием законности, то свобода каждого из нас подвергнется опасности, она будет отдана на произвол прокурора, любой обвиняемый будет лишен самых элементарных гарантий защиты». [33]

Баруа сжимает руками виски. Сидит неподвижно, лицо его искажено от горя и жалости; он с отчаянием уставился в треснувший и склеенный пылью квадратик плиточного пола у своих ног.

Вольдсмут (Снова начинает читать с выражением мрачной тоски; его низкий голос разбит усталостью и волнением.)«Есть еще время одуматься. Пусть никто не сможет потом сказать, будто суд забыл о справедливости, потому что перед ним стоял еврей. Я протестую во имя справедливости, во имя справедливости, от которой отреклись.

Капитан Дрейфус невиновен, он был осужден незаконно, – нужно, чтобы его дело было пересмотрено.

…И на этот раз суд должен происходить не при закрытых дверях, а перед лицом всей Франции.

Итак, я протестую против приговора военного суда…

Суду будут предъявлены новые данные: они представляют собой достаточное юридическое основание для пересмотра приговора; но существует и нечто более высокое, чем все юридические тонкости: это – право человека отстаивать свою свободу, право защищать себя против несправедливого обвинения!» [34]