Жан Баруа

Нет, мир слишком пуст... Не существует ничего возвышенного, ничего вечного.

Баруа. Неужели вы думаете, что на земле нет места для человека, который стремится к возвышенному?

Она смотрит на него долго, с уважением и сочувствием.

Мари. Да, отец, я часто думала о вас с тех пор, как приехала... На вас не снизошла божья благодать, божий взор не остановился на вас, и все-таки вы добры и справедливы. Но какого труда вам это стоило! Насколько проще быть добрым из любви к богу!

Баруа. Неужели вы думаете, что отречься от всех жизненных обязанностей, от труда и подчиниться раз и навсегда монастырскому уставу достойнее, чем мужественно выполнять свой долг так, как это делают другие? Ведь вы стремитесь убить в себе способность мыслить и действовать.

Мари (улыбаясь своим мечтам). Отдать себя...

Баруа. Что значит "отдать себя" на пороге жизни, которая, верно, была бы тяжелой, как всякая человеческая жизнь? Это значит отказаться от самых элементарных обязанностей. Нельзя превозносить покорность! Она походит на болеутоляющее средство, успокаивающее лишь ту боль, которую само же и причиняет. Вы молоды, пылки, умны и в то же время стремитесь к созерцательной жизни, которая подобна небытию. Разве это достойно вас?

Мари. Вы говорите, как все другие, вы не можете понять... (Воспоминания приводят ее в экзальтацию.) Я - избрана, и это налагает обязанности... Не все призваны, но те, кого избрал господь, должны безоговорочно отдать себя. Они искупают вину всех тех, кто живет, отдавая богу лишь самую малую часть... и тех, кто совершенно ничего ему не отдает...

Баруа (резко). Хотите искупить мои грехи?

Мари. Я не требую, чтобы вы меня поняли, отец... Да, мой обет уплачивает часть долга нашей семьи, он частично искупает... вред, который нанесли ваши книги... (Нежно.) И, кто знает, не пожелал ли господь этой жертвы в обмен на душу, на столь прекрасную душу, которая иначе была бы осуждена на проклятие?

Ее взгляд становится тусклым и твердым, недоступным ни взгляду, ни вопросу, ни сомнению другого человека.

Баруа думает:

"Как сильна религия, которая способна привести человеческий разум к столь полному разрыву с действительностью и держать его в повиновении! А между тем она ни на чем не покоится... Простой здравый смысл одержал бы верх над нею, если бы умы не были подготовлены к такой вере веками бездумного рабства.

Она зреет в детских душах; чрезмерно возбуждающее чтение катехизиса и экстаз причастия подогревают веру на медленном огне... Это до такой степени поддерживает искусственный пыл, что он не угасает всю жизнь.

Вот в этом и обрела Мари то душевное равновесие, которым я восхищаюсь с тех пор, как я узнал ее!

Через сколько же лет, через сколько поколений мятущихся людей научная истина принесет всем такое же полное успокоение? Никогда, быть может..."

IV. Письмо Люсу о решении Мари уйти в монастырь

"Марку-Эли Люсу, Отэй

Дорогой друг!

Я думал встретить Вас сегодня днем на нашем заседании и сообщить Вам, что я воспользуюсь пасхальными каникулами и отлучусь на две недели. У меня еще столько незаконченных дел в Париже, что я не уверен, смогу ли зайти попрощаться с Вами до отъезда.

Однако мне надо многое Вам сказать. За последние недели мне пришлось испытать весьма неожиданные и тяжкие волнения.

Дочь моя хочет уйти в монастырь. Вы легко поймете, что я пережил. Ничто не говорило о ее намерениях. Напротив, интерес, который она проявляла с самого начала к чтению всего, что опровергает католицизм, ввел мекя в заблуждение. Я Вам уже об этом говорил. Но я роковым образом ошибался. Ее религиознее чувство совершенно неуязвимо для наших доводов. Я думаю, что она с ее решительной и глубоко восприимчивой натурой задыхалась в провинциальной глуши и, стремясь отгородиться от действительности, создала себе огромный внутренний мир. Догматы католической религии - лишь оболочка для ее веры; в этих определенных, но достаточно широких рамках ее собственное религиозное чувство непомерно разрослось; и теперь это чувство направляют не догматы, а стихийный порыв ее еще детской души к беспредельному - и иллюзия, будто она к нему приобщилась!

Несомненно, благодаря душевному здоровью и ясному уму, каким она обладает, ее детская вера могла бы еще измениться, если бы догматам она придавала такое же значение, какое придает эмоциональной стороне религии. Но это не так. И мистическое состояние, в котором она ныне пребывает, владеет ею до такой степени, что вселяет в нее абсолютно неопровержимую веру в существование бога и бессмертной души.

Мы, привыкшие подчинять свои чувства деятельности разума, не имеем представления о подобной вере. Мари испытала чувство слияния с богом, и мы так же бессильны против самовнушения такого рода, как бессильны убедить больного в том, что его галлюцинации нереальны. Ничто не может заставить Мари понять, что тот сверхъестественный мир, которому она отдает все, что в ней есть лучшего (экстатичная натура позволяет ей отчетливо ощущать этот мир), - не что иное, как мираж, обман чувств, волшебная сказка, которую она твердит самой себе уже много лет.