Жан Баруа

Жан на мгновенье задумывается, устремив взгляд на аббата; затем, соскочив со стола, нерешительным шагом идет через комнату, закуривает папиросу и тяжело опускается на кожаный диван, напротив аббата.

Шерц. К тому же?

Жан (после недолгого колебания). Я хотел сказать, что профессия отца в конечном счете весьма опасна для религии...

Шерц делает удивленный жест.

Ведь приходится работать в больницах... Подумайте, какие могут быть взгляды у человека, который всю свою жизнь, каждый день сталкивается с людскими страданиями? Что ж он может думать о боге?

Шерц не отвечает.

Вы возмущены моими словами?

Шерц. Нисколько. Мне очень любопытно. Это все тот же древний протест, порождаемый злом.

Жан. Грозный протест!

Шерц (флегматично). Весьма грозный.

Жан. И наши богословы до сих пор так и не опровергли его...

Шерц. Не опровергли.

Жан. Вы это признаете?

Шерц (с улыбкой). Не могу не признать.

Жан молча курит. Затем внезапно швыряет папиросу и смотрит аббату прямо в лицо.

Жан. Вы первый священник, от которого я слышу такие слова...

Шерц. А раньше вы достаточно ясно ставили этот вопрос?

Жан. Не раз!

Шерц. И что же?

Жан. Каждый отвечал, как мог... Что я слишком впечатлителен... Что во мне возмутилась гордыня... Что зло есть условие добра... Что через испытания человек приходит к совершенству... Что со времени первородного греха зло угодно богу, и потому оно должно быть угодно нам...

Шерц (улыбаясь). И что же?

Жан (пожимая плечами). Пустые слова... Легковесные доводы...

Шерц бросает острый взгляд на Жана; выражение его лица меняется, становится серьезным; он старается не поднимать глаз.

Прежде всего сталкиваешься с таким софизмом: мне силятся доказать могущество и милосердие бога, расхваливая царящий в мире порядок; но как только я возражаю, что порядок этот далек от совершенства, говорят, будто я не имею права судить о нем именно потому, что он - творение господа... (Делает несколько шагов по комнате, повышает голос.) И в результате оба положения остаются непримиримыми: с одной стороны мне говорят, что бог само воплощение совершенства, с другой, что этот несовершенный мир - его творение!

Останавливается перед аббатом, пытается заглянуть ему в глаза. Шерц отворачивается. Оба молчат. Наконец их взгляды встречаются: вопрошающий взор Жана затуманен тревогой.

Аббат не может больше уклоняться от ответа.

Шерц (с натянутой улыбкой). Оказывается, мой бедный друг, вас также волнуют эти вечные вопросы...

Жан (с живостью). Что я могу поделать? Клянусь, мне бы очень хотелось, чтобы они не мучили меня.

Ходит взад и вперед по комнате, засунув руки в карманы, качая головой, как будто мысленно продолжает спор. Его энергичное лицо становится жестче, складки на лбу и сжатый рот придают ему упрямое и напряженное выражение.

Вы только что говорили о моем отце... Вот что меня постоянно смущало, даже когда я был ребенком: как можно во имя религии осуждать такого человека только за то, что он не причащается на пасху и не заглядывает в церковь! А ведь в Бюи к нему относились совершенно нетерпимо...

Шерц. Потому что не понимали его.

Жан (озадаченно). Но ведь вы тоже священник, вы тоже должны бы его осуждать?

Шерц делает неопределенный жест.

(Страстно.) Я всегда безотчетно возмущался этим! Жизнь моего отца - это бесконечное стремление ко всему благородному и высокому. Можно ли его порицать, нужно ли его порицать во имя бога? Нет, нет... К таким людям, как он, нельзя подходить с общей меркой, понимаете, они стоят выше... (Делает несколько шагов и с тревогой смотрит на аббата. Угрюмо продолжает.) Но ужаснее всего другое; вы только вдумайтесь хорошенько, друг мой: такой человек, как мой отец, не верует... Такие люди, как он, не веруют... Но ведь это не какие-то там дикари! Им знакома наша религия, они ее даже исповедовали, исповедовали ревностно. И вдруг, в один прекрасный день, решительно отвергли ее!.. Почему? Говоришь себе: "Я верую, а они, они не веруют... Кто же прав?" И помимо своей воли решаешь: "Посмотрю, подумаю..." И теряешь покой! "Посмотрю, подумаю" - вот проклятый рубеж, вот начало безбожия!

Шерц (серьезно). Нет, позвольте... Здесь вы сталкиваетесь с чудовищным недоразумением! Эти люди не приемлют религиозных обрядов, которые принято соблюдать... Но, верьте мне: природа их величия та же, что природа величия лучшего из священнослужителей, лучшего, слышите?

Жан. Стало быть, существует два способа быть христианином?

Шерц (он сказал больше, чем хотел). Возможно.

Жан. А ведь, в сущности, - может быть, должен быть лишь один способ!

Шерц. Конечно... Но все эти расхождения, скорее мнимые, нежели действительные, не могут поколебать главного: неизменного устремления нашей совести к высшему добру и справедливости...

Жан молчит и внимательно смотрит на него. Долгая пауза.

(Принужденно.) Послушайте, запах ваших папирос меня соблазнил, нарушу, пожалуй, режим. Спасибо... (Желая во что бы то ни стало избежать дальнейшего разговора.) Я принес вам лекции, которые вы у меня просили...

Жан берет тетради и рассеянно их перелистывает.

Несколько дней спустя.

Семейный пансион на площади Сен-Сюльпис.