Жан Баруа

Аббат встает; он сердит на Баруа, сердит на самого себя: ведь он так и не сказал того, что собирался; он уходит, унося в душе горький осадок от этой встречи.

Баруа (провожая его до двери). И... вы по-прежнему живете в Бюи?

Аббат. В праздник тела господня исполнится четыре года, как епископ доверил мне приход в Бюи.

Баруа. Я этого не знал.

Они дошли до передней.

Аббат (с внезапной злобой). Нам страшно вредит ваш новый закон об отделении церкви58.

Баруа (улыбаясь). То, что я продолжаю требовать свободы мысли и борюсь против несправедливости, еще не означает, что я согласен со всем, что делается во Франции...

Аббат, который уже открыл было дверь на лестницу, тихонько прикрывает ее и оборачивается.

Если вы хотя бы изредка следили за журналом, которым я руковожу...

У аббата вырывается жест отвращения, вызывающий новую улыбку Баруа.

... вы знали бы, что я всегда распространял и на церковь принципы, которые вдохновляли нас во время процесса, - точно такие же принципы. (Грустно.) Из-за этого мы, кстати, потеряли немало подписчиков. Не в этом дело. Я протестовал изо всех сил, когда правительство стало опираться на дрейфусаров нового типа, стараясь сорвать голосование в палате и протащить закон в совсем ином духе, отличном от первого варианта закона.

Аббат (холодно). С большим удовлетворением принимаю к сведению ваши слова... Но если вам ясно, насколько все, что делается ныне во Франции, отвратительно, то весьма печально, что вы не понимаете ни того, почему это происходит, ни того, какая ответственность лежит на вас и на ваших друзьях... (Значительно.) До свидания.

Баруа (пожимая ему руку). Признаюсь, наша встреча доставила мне большое удовольствие. Хотя я глубоко сожалею о том, что заставило вас сюда приехать: передайте это... в Бюи. (С натянутой улыбкой.) Впрочем, на будущее будьте спокойны... Да, говорят, будто у меня что-то разладилось (кладет руку на сердце)... вот здесь... Запрещают публичные выступления; велят вести себя осторожно... В общем, много неприятностей...

Аббат (сердечно). Неужели? Но, надеюсь, ничего серьезного.

Баруа. Нет, если я буду благоразумен.

Аббат (горячо). Надо вести себя благоразумно! Ваша жизнь еще не кончена, она не может кончиться так...

Баруа (прерывая его). Я больше, чем когда-либо, уверен в том, что избрал правильный путь и твердо иду по нему.

Аббат (качая головой). До свидания, Жан.

II. Перенесение праха Золя в Пантеон 

Отэй.

Весенний день.

Люс сидит в своем саду, в тени каштанов. Солнечные пятна дрожат на лбу и на поседевшей бороде. Спокойно и печально смотрит он перед собой. На коленях - развернутая газета.

Крупным шрифтом:

ПРАХ ЗОЛЯ В ПАНТЕОНЕ

Торжественное шествие.

Президент республики и министры

Полиция охраняет порядок.

Столкновения.

Вдруг лицо его светлеет; сквозь кустарник он видит приближающегося Баруа. Они крепко пожимают друг другу руки. Слова излишни.

Они молча садятся; оба сдерживают свои чувства. Но в их взглядах можно прочесть одну и ту же мысль: их оскорбляет это театральное шествие, от которого их отстранили, этот балаган, устроенный в честь их великого Золя, чье имя, ставшее символом честности и справедливости, используют теперь для прикрытия корыстной политики!

Люс (грустно). Замечательная погода, не правда ли?

Баруа соглашается, медленно кивая головой. Что могут они сказать?

Проходит несколько мгновений. Потом Люс делает новую попытку завязать разговор.

А вы, дорогой друг, как себя чувствуете?

Баруа. Недурно. С тех пор. как я прекратил читать лекции, даже хорошо.

Люс. А "Сеятель"?

Баруа тихо смеется и смотрит на Люса.

Баруа. Помните, как вы удивились, узнав, что в результате борьбы, которую мы повели с чрезмерным антимилитаризмом, некоторые подписчики отказались от нашего журнала?

Люс. Ну и что?

Баруа. Так вот, я решил проделать такой опыт... (Опять начинает смеяться, но тотчас же перестает, словно боясь, как бы смех не перешел в рыдание.) Я выбрал двадцать человек из числа наших сторонников, тех, что боролись вместе с нами с самого начала; и вот уже три месяца перестал посылать им "Сеятель". (С расстановкой.) Никто из них этого не заметил; я не получил ни одного письма с претензией! (Пауза.) Вот, посмотрите список.

Но Люс отстраняет листок.

(Шагая взад и вперед под деревьями.) Да... Все это было бы ничего, если б мы чувствовали себя молодыми и бодрыми, как раньше.

Люс (непосредственно). И это говорите вы, Баруа!

Баруа (с невольной гордостью; улыбаясь). Благодарю вас... Однако это так: уже несколько месяцев я замечаю тревожные признаки... Временами устаю, ко всему отношусь скептически, бываю излишне снисходителен... (Устало.) А вечерами чувствую себя таким одиноким...

Люс (не задумываясь). За своим рабочим столом вы не одиноки.

Баруа (выпрямляясь). Да, это правда! Сколько еще надо успеть!

Проводит рукой по волосам, делает несколько шагов. Его пристальный взгляд медленно теряет остроту. Да, и все же теперь, когда у меня появляется предлог - какое-нибудь дело или хлопоты - и приходится уходить из редакции, я не возмущаюсь, как раньше, а скорее... Вам это еще не знакомо?.. А?

Люс (смеясь). Нет.