Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Это была сущая правда. Однако горбун умолчал о том, что все эти залы находились в Сайгоне, в Дакаре или в провинциальных городах.

– Это было несколько лет тому назад, – скромно призналась певица. – Теперь у меня осталась только половина моего голоса…

– Половина? – поразился Уголен. – Каким же он был…

– Изумительным, неповторимым! – прервал его горбун. Вершиной ее карьеры стала «Манон». Вот почему мы назвали так дочку, которая, может быть, когда-нибудь будет такой же талантливой.

Девочка улыбнулась, опустила голову и стала раскачиваться на стуле; ее мать разливала вино по стаканам.

Погонщик мулов смотрел на сосновые леса, поднимающиеся до верхушек холмов по отвесным каменистым обрывам.

– Что и говорить, красиво! Дорога ужасная, но это того стоит. Здесь так дышится! – покачав головой, проговорил он.

– Дыхалке здесь хорошо, – подтвердил Уголен. – Воздух прохладный, но отличный!

– По-моему, это уголок рая на земле! – вымолвил горбун.

Пришло время прояснить ситуацию, не выказывая, однако, слишком большого интереса.

– Значит, вы потому и сняли этот старый дом?

– Я не снимал, – улыбнулся горбун.

– Вы его купили?

– Нет. Не снимал, не покупал, и тем не менее я у себя дома!

– Вы, случайно, не Жан, сын Флоретты? – хитро спросил Уголен.

– Точно, меня зовут Жан, а мать звали Флореттой. Но мое полное имя – Жан Кадоре.

– Если бы вы родились здесь, как ваша матушка, то звались бы Жан, сын Флоретты.

– Как красиво! – вставила певица. – Великолепное название для песни или даже для комической оперы!

– Значит, вы были знакомы с моей матерью? – спросил горбун.

– Нет, – ответил Уголен, – но хорошо знал ее брата, Мария, по прозвищу Пико-Буфиго, мы были приятелями, я ходил за покупками для него в деревню…

– Я его только один раз видел, и то давно, – сказал горбун. – Помнится, он был каким-то нелюдимым, но я благодарен ему за то, что он оставил эту ферму моей матери, а она, в свою очередь, оставила ее мне!

Хотя и до этого все уже было ясно, Уголен еще сомневался и на что-то надеялся, но теперь сомнений не осталось: это был наследник, владелец, и он не собирался продавать свое имущество, по крайней мере сразу…

Горбун, высоко подняв стакан с вином, торжественно произнес:

– Я пью за матушку-природу, за благоухающие холмы, я пью за цикад, за сосновый лес, за ветерок, за тысячелетние скалы, я пью за лазурное небо!

В свою очередь и Уголен поднял бокал:

– За ваше здоровье! – только и смог он вымолвить.

Пока они выпивали, послышался какой-то грохот, цоканье вперемежку с железным лязгом. Мулы, которым надоело ждать, развернули пустую подводу и рысью побежали вниз по дороге.

– Подлые твари! – рявкнул погонщик. – И так каждый день! Это все маленький, самый вредный из них! Простите меня, дамы и господа… До завтра!

Ругаясь на чем свет стоит, он стремглав бросился вслед за пустой подводой, которая наскакивала, как тигр, на обезумевших от ужаса мулов.

«Он сказал „до завтра“. Значит, доставит еще кое-что», – размышлял Уголен.

Ему было не по себе: еще одна порция мебели будет означать, что они решили обосноваться здесь навсегда.

Между тем рыжая женщина снова наполнила стаканы вином и как ни в чем не бывало уселась на полу, обхватив перекрещенными руками свои икры и уткнувшись головой в колено мужа.

Девочка продолжала выбрасывать в открытое окно старую обувь, лохмотья, обломки штукатурки.

– Вы уже бывали здесь? – поинтересовался Уголен.

– Только раз, – ответил горбун, – с отцом, больше двадцати лет назад. Мы по холмам дошли сюда из Креспена. Но я побывал здесь на той неделе, чтобы посмотреть, в каком состоянии дом. Так вот, прошло двадцать лет, а я отыскал все тропинки!

– Ты самый настоящий почтовый голубь, – нежно проговорила его жена.

– У меня дар – память на места! Я безошибочно узнаю их, – сказал он, весело потирая руки.

– Значит, вы решили всей семьей провести здесь каникулы?

– Эти каникулы продлятся до моей смерти, – отвечал горбун.

Уголен с беспокойством вытаращил на него глаза.

– Да, именно под сенью этих сосновых лесов желаю я провести в благодати и радости все те дни, которыми Господь одарит меня, – значительно проговорил горбун.

– Вы не боитесь, что дом рухнет на ваши головы?

– Ни в коем случае! Дом гораздо крепче, чем вам кажется, впрочем, я собираюсь его отремонтировать, завтра мне доставят штукатурку и цемент.

Это было удручающее известие. Человек, который говорил о штукатурке и цементе, а также о том, что он останется здесь на всю жизнь, возможно, знал о роднике…

Необходимо было сразу же разрешить эту загадку.

– Может быть, сама по себе идея переселиться сюда неплохая… Но с водой, как быть с водой? – с безразличным видом поинтересовался Уголен.

– Да есть же цистерна!

У Уголена от сердца отлегло.

– Да, но она вся прогнившая.

– Знаю. Я ее обследовал, когда был здесь на прошлой неделе. Она до краев наполнена черноватой, к тому же ужасно вонючей водой. Но это не страшно. Достаточно ее опорожнить и положить туда несколько кусков негашеной извести.

– Это не всегда удается, – возразил Уголен, – цистерна гниет уже двадцать лет, все впиталось в стены…