Жан-Жак Руссо

Был еще забавный случай. 24 августа 1724 года король Сардинии проезжал через Босси по дороге в Анси — и, как на грех, мадемуазель Ламберсье угораздило поскользнуться на травянистом склоне и растянуться, задрав юбки, прямо перед носом Его величества. «Я понимаю, что читателю не так уж важно знать всё это, но мне самому обязательно нужно рассказать ему об этом», — писал Руссо. Счастливые воспоминания детства состояли из таких вот пустяков.

Еще одно событие оказалось не менее значимым. Однажды мадемуазель Ламберсье вынуждена была отвесить Жан-Жаку заслуженный шлепок по заднице. О чудо! Ребенок «обнаружил в этой боли, даже в самом стыде, некую примесь чувственности», которая пробудила в нем сладостное волнение, доселе незнакомое. Возникло искушение, но мадемуазель Ламберсье что-то заподозрила и прекратила экзекуцию. От этого шлепка Руссо вел потом отсчет ощущения своей особенной сексуальности и склонности к мазохизму. Несмотря на «взрывной темперамент… очень горячий, сладострастный и слишком рано проявившийся», он избегал девиц легкого поведения: хранил целомудрие из-за своей «постоянной странной склонности», удовлетворить которую ему мешала робость. Как получить от женщин то, что они даже не предполагали от него услышать? Тем более что пуританское женевское воспитание подавляло стыдливую плоть. Скованный запретами, ребенок мечтал об «известном ему сладострастии и не позволял себе думать о том его виде, который считается постыдным». Поскольку он не мог получить того физического воздействия, к которому тяготел, он довольствовался его заменой — романтической покорностью кавалера у ног своей дамы: «Быть у ног надменной возлюбленной, умолять ее о милости — это было для меня высочайшим наслаждением… Опыта у меня не было, но я не переставал наслаждаться на свой манер, то есть в воображении».

И вдруг и над этим сельским раем грянул гром. Один из гребней мадемуазель Ламберсье был найден поломанным, и в этом обвинили Жан-Жака. Так как он упорно отрицал свою вину, пастор призвал на помощь дядю Бернара, и тот задал мальчишке хорошую взбучку. «Я вышел из этого жестокого испытания разбитым, но торжествующим». Он не был виноват — и призывал Небо в свидетели даже 40 лет спустя. Именно тогда — Руссо особо настаивает на этом — ребенок обнаружил, что несправедливость существует, что правда не всегда побеждает. Очарование жизни было разрушено, деревня казалась уже не такой прекрасной, даже само солнце померкло. Оба мальчика — а Абрахам поддержал его — перестали уважать пастора и его сестру, начали лгать, нахальничать. Они покинули Бос-си без сожаления.

На несколько месяцев Жан-Жак очутился опять у своего опекуна. Тот не был злым человеком, но при случае мог проявить грубость и, так же как Исаак, был «человеком удовольствий». За детьми он приглядывал довольно рассеянно. Они же развлекались тем, что мастерили клетки, флейты, барабаны, арбалеты, марионеток или же раскрашивали тетрадки. На улицах Сен-Жерве шалопаи насмешничали над Абрахамом — длинным, худым, простоватым; они называли его «Вата Bredanna» — «запряженным ослом» (то есть «круглым дураком» на диалекте савояров), и тогда Жан-Жак, защищая друга, набрасывался с кулаками на скверных шутников и бил их — или же бывал побитым.

Время от времени Жан-Жак отправлялся в Ни-он, чтобы повидаться с отцом. Он ничего не рассказывал потом о своих отношениях с ним, зато пересказал историю своих первых любовных увлечений. Он, мальчуган, страстно влюбился в мадемуазель де Вюльсон, девицу двадцати двух лет, которая испытывала к нему симпатию: он писал ей «прочувствованные письма, от патетики которых рухнули бы скалы». Идиллия была короткой: «изменница» предпочла выйти замуж за другого. Более таинственной и волнующей была его привязанность к ровеснице, мадемуазель Готон, любившей изображать из себя школьную учительницу: его скрытые желания достигали апогея, когда он с мольбой стоял перед ней на коленях. Короче говоря, одна взывала к его плоти, другая — к чувствам. Ни одна женщина в его жизни так и не сумеет примирить в нем эти два начала. «Я смотрел на м-ль де Вюльсон с огромным удовольствием, но без волнения, тогда как при одном виде м-ль Готон я уже не мог смотреть больше никуда — все мои чувства приходили в смятение».

Жан-Жаку было уже 12 лет — пора было учиться какому-нибудь ремеслу. Он хотел стать пастором, потому что находил, что говорить проповедь — это красиво. Однако дядя Бернар, будучи человеком практичным, отдал его к секретарю суда Массерону в ратушу. Жан-Жаку там не понравилось, его обозвали ослом и выставили прочь. Тогда дядя отдал его в ученики к граверу. 26 апреля 1726 года был заключен пятилетний контракт с Абелем Дюкоменом, в котором тот брал на себя обязательство учить подростка ремеслу, давать кров, кормить и, в соответствии с общепринятой формулой, «обучать и воспитывать в страхе Божьем и добронравии, как то подобает отцу семейства».