Таким образом, в его жизни произошли коренные изменения: свободе, праздности и книгам пришел конец. Нельзя сказать, что ремесло Жан-Жаку не нравилось, но молодой хозяин был суров; а сотоварищи — грубы; новому ученику доставались все неприятные работы; он вставал первым, должен был молчать, опускать голову, если выходил из-за стола до окончания обеда. И вот Жан-Жак уязвлен, одинок, несчастен…
Мало-помалу он научился подстраиваться, избегать неприятных обязанностей и подзатыльников, выкраивать для себя время, потихоньку забавляться. Не всегда к добру для себя. Так, он научился изготавливать медали, которые называл кавалерскими орденами. Дюкомен обозвал его фальшивомонетчиком и немилосердно побил. Тогда Жан-Жак стал врать и скрытничать. По натуре он был добр, но злоба окружающих его развращала: вот почему, говорил он впоследствии, все лакеи — плуты и все ученики чаще всего бывают такими же. Его доверчивость эксплуатировали. Один из товарищей по мастерской заставлял его каждое утро воровать в саду своей матери спаржу и продавать ее на рынке — за это он отдавал ему несколько су, и Жан-Жак устраивал себе приличный завтрак. Любитель поесть, он был не прочь стянуть несколько яблок; будучи любознательным, пользовался инструментами хозяина, чтобы смастерить что-нибудь. Денег Жан-Жак никогда не брал. Что это — принцип? Нет, скорее черта характера: он был слишком беспечен, чтобы обставить как следует кражу, и слишком робок, чтобы извлечь из нее выгоду. И главное, он предпочитал непосредственные удовольствия, а деньги для этого не очень удобны: «Деньги ни на что не годятся сами по себе; их нужно преобразовать, чтобы получить на них удовольствие». Когда Жан-Жака однажды уличили в воровстве, он был жестоко избит, и единственной пользой, которую он из этого извлек, был вывод, что «воровство и битье идут вместе».
Итак, Жан-Жак заброшен отцом, позабыт дядей, окружен грубыми товарищами. Чтобы забыться, он опять принялся за чтение: занимал у старой торговки книгами разрозненные тома и с жадностью их проглатывал. Дюкомен отбирал книги, жег их, колотил своего непослушного ученика. Ничто не помогало. Жан-Жак продолжал читать — чтобы отвлечься и заполнить душу мечтой, чтобы забыть хотя бы на время про каторгу мастерской, про грубого патрона и глупые насмешки товарищей.
Так прошло три года. День за днем он работает напильником и шилом, но мысли его далеко, блуждают во мраке; он «тяжко вздыхает, сам не зная о чем». Развлечения редки. Иногда в воскресенье, после проповеди, он идет вместе с другими в какую-нибудь ближнюю деревню. Однако тут нужна была осторожность: ворота города закрывались с наступлением темноты. Два раза Жан-Жак попадался. На второй раз, утром в понедельник, Дюкомен устроил ему жестокую взбучку и пообещал «угостить вдвойне», если это повторится.
И вот — случилось. 14 марта 1728 года, возвращаясь с полей, Жан-Жак издали увидел, что ворота опять вот-вот закроют. Он рванулся вперед, кричал, махал руками… Поздно. Его товарищи, более привычные, рассуждали более здраво. Он же, после минуты отчаяния, принял решение: в Женеву он больше не вернется. Тут сыграл свою роль, конечно, страх перед побоями, но больше — нежелание и далее смиряться с этим безнадежным существованием.
Утром он вызвал кузена Абрахама, которого не видел с тех пор, как стал учеником. Абрахам пришел, принес ему кое-какие мелкие вещицы на память, снабдил маленькой шпагой, поцеловал и ушел.
Вспоминая через много лет свое прошлое, Жан-Жак спрашивал себя в конце первой книги своей
ОТСТУПНИК И СЛУГА
Два или три дня Жан-Жак слонялся вокруг города, добывал себе пропитание, оказывая людям мелкие услуги, спал в амбарах. Его отец к тому времени уже был женат второй раз и не интересовался им. Оставалось одно — пуститься на поиски приключений: «Я без оглядки отправился в большой мир».