– Как это ты могла понимать своих ангелов? – спросил он под конец. – На каком языке они говорили?
– По-французски.
– Скажите пожалуйста! Какая честь нашему языку – весьма лестно! И чистое произношение?
– Да… безукоризненное.
– Безукоризненное, вот как? Ну конечно, тебе ли не знать. Может быть, их произношение было лучше твоего, а?
– Насчет этого я… я ничего не могу сказать, – ответила она и хотела продолжать, но остановилась. Затем она добавила, как бы говоря с собою: – Во всяком случае, лучше вашего.
Как ни невинны были ее глаза, но в них промелькнула усмешка. Пронесся гул одобрения. Брат Сеген, задетый за живое, резко спросил:
– Веруешь ли ты в Бога?
Жанна ответила с задорной небрежностью:
– О, еще бы… и, вероятно, лучше, чем вы.
Брат Сеген потерял терпение и начал без устали язвить ее и наконец обрушился, не скрывая долее своей досады:
– Прекрасно. Если твоя вера в Бога так велика, то вот что я скажу тебе: Бог не желает, чтобы кто-либо уверовал в тебя, не увидев знамения. Где твое знамение? Покажи нам!
Это зажгло Жанну; она вскочила со своего места и воскликнула с одушевлением:
– Не для того пришла я в Пуатье, чтобы показывать знамения и творить чудеса! Пошлите меня в Орлеан, и у вас не будет недостатка в знамениях. Дайте мне войско – хоть какое-нибудь – и отпустите меня туда!
Глаза ее метали молнии… о маленькая героиня! Не встает ли она перед вами как живая? Громкие возгласы сочувствия наградили ее слова, и она села на свою скамью, зардевшись как маков цвет: ее деликатная душа всегда боязливо избегала похвал.
Ее речь, как и происшествие с французским языком, создали два пункта, неблагоприятные для брата Сегена и ничем не повредившие Жанне; однако, при всей своей язвительности, он был человек благородный и честный, как вы можете узнать из истории; на суде Восстановления он мог бы умолчать об этих двух неприятных эпизодах, если бы пожелал; но он не сделал этого, а, напротив, чистосердечно рассказал обо всем.
В один из последних дней этого трехнедельного заседания длиннополые богословы и профессора устроили обстрелы по всей линии, буквально закидав Жанну возражениями и доводами, почерпнутыми из всевозможных творений старинных и знаменитых писателей римской церкви. Ее чуть не задушили. Но наконец она сумела выкарабкаться и отразить натиск, сказав:
– Послушайте! Книга Божья гораздо ценнее всех тех, на которые вы ссылаетесь, и я опираюсь
С самого начала она, по приглашению, жила у госпожи де Рабато, жены советника парламента Пуатье; и в этот дом по вечерам собирались знатные горожанки, чтобы повидать Жанну и побеседовать с ней; стремились туда также старые законоведы, советники и ученые парламента и университета. И эти важные господа, привыкшие взвешивать каждое новое и странное явление, осторожно к нему присматриваться, вертеть его так и сяк и недоверчиво пожимать плечами, приходили каждый вечер, все более и более подчиняясь тому таинственному влиянию, тому неуловимому и неопределимому обаянию, которое было высшим даром Жанны, – тому неотразимо убедительному очарованию, которое чувствовалось и признавалось знатными и незнатными, хотя ни те, ни другие не могли его объяснить или описать; и все они, один за другим, сдавались, говоря: «Дитя это послано Богом».
День-деньской Жанна должна была терпеть неудобства, присутствуя на верховном суде и подчиняясь строгим правилам судебной процедуры; ее судьи распоряжались всем по своему усмотрению. Но вечером можно было видеть обратную картину: Жанна сама становилась председательницей, получала свободу слова, а те же судьи стояли перед ней. Легко понять, к чему это приводило: каждый вечер она своим обаянием разрушала все возражения и препятствия, воздвигнутые стараниями их трудового дня. В конце концов она склонила всех судей на свою сторону, и благоприятный приговор был вынесен единогласно.
Интересное зрелище представляла собою зала суда, когда председатель читал приговор со своего высокого кресла: сюда собрались все знатные горожане, которым только посчастливилось получить пропуск и найти себе место. Сначала были выполнены некоторые торжественные церемонии, обычные в таких случаях; затем воцарилась тишина и последовало чтение приговора; среди глубокого безмолвия можно было расслышать каждое слово даже в самых далеких углах залы.
«Установлено и сим доводится до всеобщего сведения, что Жанна д\'Арк, по прозванию Девственница, – добрая христианка и добрая католичка; что ее нрав и ее речи не изобличают ничего, противного вере; и что король может и должен принять предлагаемую ею помощь, ибо отказаться от таковой значило бы прогневить Дух Святый и признать себя недостойным Божественного Промысла».