Я считал этих людей обреченными. Многие ли из них останутся в живых, после того как Жанну освободят? Останется не больше того, сколько нужно, чтобы позабавить палача в течение получаса.
Оказалось, что слух правдив. Жанна нарушила обет. Она сидела в цепях, опять одетая в мужское платье.
Она никого не обвиняла. Не такова она была. Она не была похожа на того человека, который нанимает слугу и валит на него всю ответственность за совершаемые им, по его же приказанию, поступки. Ее ум теперь прояснился, и она поняла, что вдохновителем того обмана, жертвой которого она пала вчера утром, был не подчиненный, но начальник — Кошон.
Произошло следующее. В воскресенье, рано утром, пока Жанна спала, один из часовых потихоньку унес ее женский наряд, положив на его место мужскую одежду. Проснувшись, она спросила, где женское платье, но стража отказалась вернуть ей просимое. Она сказала им, что ей запрещено носить мужскую одежду. Но они не уступали. Стыдливость повелевала ей одеться; к тому же она убедилась, что ей невозможно защитить свою жизнь, если приходится на каждому шагу бороться с предательством. И она надела запретное платье, зная, чем это кончится. Бедная, она не имела больше сил для борьбы.
Мы вошли в залу вслед за Кошоном, вице-инквизитором и еще некоторыми; их было человек шесть-восемь; и когда я увидел Жанну, угнетенную, убитую, закованную в цепи, то я обомлел. Совсем не такую картину писало мое воображение. Удар был очень сильный. Быть может, я сомневался, что она нарушила обет, а быть может, верил этому, но бессознательно.
Победа Кошона была полная. Долгое время ему приходилось недоумевать, злиться, терять терпение, но теперь все это прошло, сменившись настроением ясного спокойствия, довольства собою. На его багровом лице была печать безмятежного и злобного блаженства. Он подошел к Жанне, шелестя по полу краем своей мантии, и остановился перед ней, важно расставив ноги; больше минуты оставался он в таком положении, пожирая пленницу глазами и наслаждаясь видом несчастной, загубленной девушки, которая помогла ему завоевать столь высокое место среди служителей кроткого и милосердного Иисуса, Спасителя мира, Господа вселенной… если только Англия сдержит свое обещание, данное человеку, который никогда своих обещаний не исполнял.
Вскоре судьи начали допрашивать Жанну. Один из них, по имени Маргери, человек скорее проницательный, чем осторожный, коснувшись перемены одежды, сказал:
— Тут есть что-то подозрительное. Как могло это произойти без чьего-либо соучастия? Или нечто еще худшее?
— Тысяча чертей! — бешено заорал Кошон. — Заткните вашу глотку!
— Арманьяк! Изменник! — закричали солдаты, стоявшие на страже, и бросились на Маргери с копьями наперевес. С большим трудом спасли злополучного судью: его чуть не пронзили пикой. Бедняга, он больше не вмешивался в допрос. Остальные судьи продолжали вести следствие.
— Почему ты снова надела мужское платье?
Я хорошенько не разобрал ее ответа, так как именно в это мгновенье у одного из солдат выпала алебарда и грохнулась на каменный пол. Но, как мне показалось, Жанна ответила, что она надела платье по собственному побуждению.
— Но ведь ты обещала и поклялась, что никогда не станешь больше носить мужскую одежду.
Я с напряженным вниманием прислушивался, что она ответит на это. И ответ ее вполне совпал с моими ожиданиями. Она сказала совершенно спокойно:
— Никогда не собиралась клясться и не давала сознательной клятвы, что откажусь от мужской одежды.
Я так и думал, я был уверен, что она в четверг говорила и действовала бессознательно, и ее ответ подтвердил мое предположение. Жанна продолжала:
— Но я имела право снова надеть это платье, потому что данных мне обещаний не исполнили, а мне было обещано, что я могу посещать обедню и причащаться и что меня освободят от этих цепей, между тем как они не сняты до сих пор.
— Все равно, ты отреклась, и обещание не носить мужской одежды было оговорено особо.
Тогда Жанна протянула этим бесчувственным людям руки в тяжелых оковах и грустно сказала:
— Лучше смерть, чем это. Но если цепи эти будут сняты, и если мне можно будет ходить к обедне, и если меня поместят в заточении, где ко мне будет приставлена женщина, то я буду добрая и исполню все, что вы сочтете нужным.
Кошон презрительно поморщился. Блюсти договор, который заключен с ней? Исполнить условия? Чего ради? Предложение условий — мера временная; она годилась, пока это было выгодно; но она уже сослужила свою службу, надо придумать теперь что-нибудь более свежее и полезное. Возвращение к мужской одежде могло пригодиться для всевозможных целей, но, быть может, Жанна сама проговорится о чем-либо, помимо этого рокового проступка. И вот Кошон осведомился, говорили ли с ней Голоса после четверга, — и при этом он напомнил ей о ее отречении.
— Да, — сказала она.