Жанна д'Арк из рода Валуа

Говоря это, господин де Ла Тремуй уже ничего не опасался. Тонкими, неуловимыми намёками он посеял в группировке, составившейся против влияния герцогини, уверенность в том, что её светлость ведёт двойную игру, одной рукой восстанавливая дофина против герцога, а другую протягивая англичанам и тому же герцогу, чтобы защитить своё Анжу. «Никто не знает, насколько её сын болен на самом деле, – шептал в узком кругу единомышленников де Жиак, охотно „уловивший“ эту идею. – Но мадам герцогиня дама предприимчивая и уже не раз доказывала, что может обвести вокруг пальца и врагов, и друзей, если это будет нужно для процветания её герцогства. Я, например, нисколько не удивлюсь, когда мне скажут, что своего мужа, короля Сицилийского, она попросту отравила, чтобы снять подозрения в убийстве принцев со всего семейства…»

Сам дофин о подобных разговорах, конечно же, не знал. Но, испытав забытое было унижение перед надменным лицом герцога Бургундского, он вдруг почувствовал обиду на «матушку», которая оставила его одного в такой тяжёлый момент. И охотно склонил свой слух к нашёптываниям Ла Тремуя, тем более, что высказанные им подозрения всё больше и больше подтверждались. То герцог затягивал встречу, в соответствии с болезнью мадам Иоланды, то посланные им дворяне или юристы, которым надлежало заниматься только условиями договора, использовали каждый удобный случай, чтобы узнать о здоровье её светлости и поинтересоваться её планами после выздоровления…

Наконец, дата приезда герцогини определилась, и Жан Бургундский тут же согласился на новую встречу. Правда, согласие свое изложил в такой форме, что ярость, охватившая дофина, переполнила-таки чашу его терпения!

Да и не только его…

Герцог, явно издеваясь, предлагал встретиться, ни больше, ни меньше, как в Монтеро-Фот-Йон. А если быть совсем точным, в замке Катрин де Иль-Бошар, своей нескрываемой ни от кого любовницы и жены господина де Жиак. «Полагаю, в этом месте договариваться будет приятно всем», – насмехался он. При этом, и весь тон письма был выдержан в уверенно-хозяйской манере уже почти короля.

– Оскорбление, нанесённое мне, рикошетом бьёт и по вам, ваше высочество, – заявил, еле сдерживая свое негодование де Жиак. – И смыть его я теперь должен не только, как обманутый муж, но и как преданный слуга своего господина…

– В вопросах чести любой расчёт недопустим и унизителен, – вторил ему Лангедокский «рыцарь без упрёка» де Барбазан. – Такое смывают лишь кровью…

– И они правы, ваше высочество, – нашёптывал втихомолку Ла Тремуй. – Здесь не нужны даже советы её светлости, поскольку планы, которые она вынашивает, могут не предусматривать убийства герцога. Но мы-то с вами знаем, насколько опасен и коварен бывает Бургундец, когда рвётся к цели. Он уже навязал всему миру своего папу, а теперь хочет навязать и вам, и всей Франции, жизнь, которой никто не хочет! Сначала он сделает послушной герцогиню, пригрозив расстроить её дела, поскольку, Бог весть, что ему о них известно. И тогда уже никто из вашего нынешнего окружения не сможет достойно вас защитить. А потом добьётся отмены наследственных прав, оставив вам, в лучшем случае, бесполезную роль младшего сына, или, не дай Господи, объявит вас незаконнорожденным!

– Но убийство…

– Оно вас спасёт! А заодно спасёт и герцогиню Анжуйскую, и смоет пятно позора с вашего ближайшего соратника!

Ла Тремуй приблизил губы к самому уху дофина.

– Убейте герцога, принц. Так вы явите всему миру и свою независимость, и способность отстоять собственную честь…

Честь, честь, честь…

Это слово преследовало Шарля все последние дни!

Честь и достоинство – то, чему всегда учила мадам Иоланда. Матушка. Первый человек на свете, давший ему оба эти понятия «потрогать»… Нет! Он не будет тревожить её просьбами дать совет! Он и без того чувствует, насколько ему делается легче примысли о том, что проклятый герцог перестанет дышать одним с ним воздухом! А потому…

– Решайтесь, принц!

– Да, да, да!!!

Ранним утром десятого сентября к Йоннскому мосту, что возле Монтеро, подъехала группа всадников. С другой стороны, той, что ближе к замку, уже дожидалась другая группа, которая, завидев первую, медленно двинулась навстречу. Поднятые на пиках и бьющиеся на осеннем ветру флажки, словно соперничали и угрожали друг другу. С одной стороны, той, что ближе к замку, чёрный бургундский лев на золотом фоне, а с другой, вызывающе-королевские лилии на синем. Дофин Шарль прибыл на встречу, подняв на штандарт герб отца.

– Он что, пугать меня этим вздумал? – с усмешкой пробормотал Бургундец Антуану де Вержи, ехавшему во главе его свиты. – Или пытается таким образом доказать, что является законным наследником?

Де Вержи тихо засмеялся.

– Он это и так доказывает собственной глупостью, ваша светлость.

Бургундец фыркнул, а потом, запрокинув голову, расхохотался.

В ещё не развеявшемся утреннем тумане этот хохот прозвучал как-то особенно громко, по-хозяйски, словно смеющийся упивался каждым мигом происходящего.

Группа всадников, подъезжающая с другой стороны, остановилась.