Жанна д'Арк из рода Валуа

«Ваша болезнь наделала здесь изрядного переполоха, – лаконично сообщал Дю Шастель оставляя за скобками то, как, узнав о болезни мадам Иоланды, сам рвался в Анжери не уехал только потому, что Ла Ир взял его, едва ли, не под арест, а поспешивший к матери Рене пообещал сообщать о каждом вздохе герцогини. – Кое-кто решил воспользоваться этим и начать переговоры без Вас. Но теперь уже герцог Бургундский сам перенёс встречу. Сослался на неотложные дела в Дижоне, потом на необходимость своего присутствия на строительстве оборонительных сооружений под Парижем… Однако, Вы прекрасно понимаете, что причина этому одна – герцог хочет встречи только с Вами…»

К письму прилагался отчёт от мессира Ла Ир, в котором тот заверял герцогиню, что «господин Ла Тремуй ни в чём предосудительном замечен не был, на встречу с герцогом Бургундским ехать отказался по причине открытой неприязни, зато весьма полезен бывает его высочеству советами и добрым словом».

«Умоляю Вас, Танги, удержите Шарля от необдуманных поступков! – писала в ответ герцогиня слабеющей от усилий рукой. – Мой сын почти здоров. Я тоже очень скоро встану на ноги… Заставьте принца вспомнить свою давнюю привязанность к Вам ивстаньте между ним и Ла Тремуем!».

Разумеется, Дю Шастель старался… Но с каждым новым письмом из Пуатье или Бурже, куда двор дофина то и дело переезжал, становилось понятно, что болезнь отняла у мадам Иоланды не только здоровье. Отсылая в Анжер свои длинные встревоженные послания, Шарль беспокоился лишь о самочувствии «любезной матушки», но советов уже не спрашивал, объясняя это, поначалу, нежеланием её обременять, а потом и вовсе безо всяких объяснений. И, если бы не письма Дю Шастеля и Рене, спешно отосланного обратно, ко двору дофина, её светлость не имела бы никакого представления о том, что происходит…

К середине августа мадам Иоланда почти совсем поправилась.

Не слушая ни сына, ни лекаря, снова засобиралась к дофину. Но пагубная привычка писать письма по ночам, при открытом окне сыграла с ней злую шутку. Внезапно обрушились холода, и простуда, усугубленная перенесённой болезнью, снова уложила герцогиню в постель. Правда на срок небольшой, поэтому в своем последнем письме к Шарлю её светлость клятвенно заверила, что «непременно приедет двенадцатого сентября».

Монтеро

(сентябрь 1419 года)

– Решайтесь, ваше высочество! Вы должны, наконец, решиться! Герцогиня приедет только двенадцатого – это удобный повод назначить встречу на десятое!

Де Жиак нависал над Шарлем, настойчиво и упрямо, как неотвратимость того, на что он подбивал Дофина.

– Другого такого случая не будет, ни для вас, ни для меня!

– Знаю!

Огрызнувшись, Шарль снова принялся зло обкусывать ногти на руке, изредка бросая косые взгляды то на скромно стоявшего в сторонке Ла Тремуя, то на Гийома де Барбазан, призванного де Жиаком оказать поддержку своим требованиям.

Решение предстояло принять очень сложное, очень опасное, но, как представлялось Шарлю, совершенно необходимое.

Ненавистный Бургундец на переговорах в Пуальи де Фор вёл себя исключительно нагло, со своим обычным высокомерием, которое особенно заметно проступало на фоне того презрения, которое герцог испытывал, как к самому дофину, так и к его парламенту, и которое он совершенно не скрывал. Вроде бы согласился с новыми условиями договора, предложенными ещё мадам Иоландой, но нашёл повод придраться почти ко всем пунктам, включая даже тот, где его фактически соглашались признать, как временного регента в обход королевы. Весьма условный формальный мир герцог заключил с видом человека, делающего одолжение, а в конце насмешливо поинтересовался у дофина, почему, дескать, не видно его матушки, что для всех присутствующих прозвучало более чем двусмысленно. Ведь и о королеве в ходе переговоров не было сказано ни слова, как будто на свете не существовало ни её самой, ни её регентства.

Взбешённый Шарль, который за спиной герцога постоянно видел окровавленное лицо Бернара д'Арманьяк, вернулся в свои покои, готовый крушить всё подряд! И бешенство это не улеглось даже за те недели, когда Бургундец, под всевозможными предлогами, уклонялся от новой встречи.

– Он ждёт герцогиню Анжуйскую, – нашёптывал в эти дни не отходивший ни на шаг Ла Тремуй. – Значит, что-то всё-таки было… И, как ни печально это признавать, её светлость затевала, или затевает какое-то действо за вашей спиной, иначе, зачем было герцогу так явно готовить почву для второй встречи? Разве недостаточно было одной?..