Жанна д'Арк из рода Валуа

«Ваша светлость, любезная герцогиня, – начинался первый листок, – согласуясь с вашею волей и с моим собственным пониманием, я не привязывалась всей душой к девочке, вверенной мне для выкармливания на первом году младенчества. Как подошел срок, без слов отдала её, не пролив ни слезинки. Но Господь наш свидетель, покоя мне с той минуты не было! Куда ни гляну, везде личико её вижу, а уж, когда на чужих детей смотрела, и вовсе тошно делалось. Ещё немного, и заболела бы чёрной тоской. Но тут Господь Всемогущий явил мне свою милость и послал облегчение. Однажды за сбором хвороста в лесу наткнулась я на тело мёртвой женщины, рядом с которой сидела девочка возрастом точь-в-точь моя Жанна. Её мать, как мне видится, была из тех беженцев, коих много идет теперь через наши земли из Бургундии, и умерла она в дороге от ран, во множестве виденных на её теле. Жан Арк, которого его светлость Карл Лотарингский определил мне в мужья, помог беженку похоронить по-божески, а девочку мы забрали домой.

Жан сказал, что теперь она будет нашей дочкою, хотя я, без соизволения Вашей светлости, не решаюсь показать её людям и в церковь пока не носила. Потому и осмеливаюсь писать, и нижайше прошу, проявите милость достойную воли Господа нашего, дозвольте перед всеми признать найденыша за дочь и именовать её Жанною, как и ту, что была у нас прежде…»

– Что это? – холодно спросила герцогиня, прерывая чтение.

– Это письмо мадам Вутон…

– Я не спрашивала, чье это письмо. Я спросила, что ЭТО! И, какое МНЕ до всего этого может быть дело? А главное, почему письмо, присланное, чёрт знает когда, до сих пор не было предъявлено и хранилось у тебя в келье?

Отец Мигель переступил затекшими от долгого напряжения ногами, чуть выгнул спину, давая нудной боли новое направление, и удивительно спокойно ответил:

– Это письмо пришло с обычной почтой из Лотарингии. Мадам Вутон для его отправки нарочно ездила в Нанси, где под видом прачки, ищущей работу, виделась с Ализон Мей. А та потом подложила письмо в почту герцога для вашей светлости…

– Они что, с ума сошли обе?! – вспылила герцогиня.. – Откуда Вутон узнала, где воспитывается девочка?!

Отец Мигель пожал плечами.

– Простолюдины не заботятся о судьбах Европы. В их жизни происходит так мало чего-то значимого, что от скуки они придают значение каждой мелочи. Думаете так сложно, приехав в Нанси, узнать где, у кого и в каком доме появилась вдруг воспитанница, или воспитанник? Не сложно. Но, уверяю вас, мадам, больше эти женщины никогда не виделись. И не увидятся.

– Надеюсь. – Герцогиня брезгливо отбросила листки. – Что же дальше?

– А дальше на письмо наткнулся ваш секретарь. Он, разумеется, ничего не понял, но решил, что письмо простолюдинки бумага слишком ничтожная, не стоящая вашего внимания, а потому передал его мне…

– Отлично, – прошипела герцогиня, – какие интересные вещи я сегодня узнаю!

– Только не ругайте его, ваша светлость, – слегка улыбнулся Мигель. – Если помните, времена тогда были очень тревожные.

– Они у нас всегда тревожные.

– Но это было как раз после смерти его святейшества папы Александра, и писем вы ожидали более серьёзных.

– Ладно, пусть так! – Мадам Иоланда постучала пальцем по отброшенным листкам. – Почему же тогда ЭТО стало таким важным для тебя?

– Потому что, прочитав письмо, я вдруг заволновался. Сам не знаю, из-за чего это волнение возникло, но, повинуясь ему, я поехал в Домреми посмотреть на девочку.

– И, что?

– Сначала ничего. Девочка, как девочка, маленькая, худая, светленькая. От других отличалась только крайней молчаливостью. И я совсем уж было подумал, что волнение моё вызвано возможностью пересудов, которые могли начаться в деревне после подмены девочки. Но люди подмены не заметили. Маленькие дети, пока не начнут бегать у всех на виду, вообще малоразличимы для постороннего глаза, тем более, в деревнях. Но беспокойство внутри не отпускало. Хуже того, оно становилось всё нестерпимее, и я снова и снова ездил в Домреми наблюдать за этой новой Жанной, пока, наконец, она не подросла настолько, что можно стало с ней еще и заговорить…

Мадам Иоланда мрачно усмехнулась.

– Мигель, не пугай меня! Что такого страшного могла сказать девочка четырёх с небольшим лет?

– Ох, мадам, не смейтесь!

Позабыв про боль в спине монах наклонился к столу, за которым сидела герцогиня, и страстно прошептал:

– Вы должны сами съездить и посмотреть, потому что ещё до того, как я с ней поговорил, уже не было сомнений, что она та самая Дева из пророчества!

Глаза мадам Иоланды медленно расширились, дрогнули, а потом застыли на лице отца Мигеля с такой неподвижностью, что сделалось страшно.

– Ты с ума сошел, Мигель? – прошептала она одними губами.

Монах отрицательно покачал головой.

– Вы не представляете, что испытываешь рядом с этой девочкой, мадам! Её речь! Ее взрослое спокойствие! И взгляд… Этот взгляд я буду вспоминать даже на смертном одре! Так когда-то «смотрел» отец Телло, который видел куда больше любого зрячего. И, если помните, всегда говорил, что получается это потому, что его ничто не отвлекает?!

Мадам Иоланда тяжело сглотнула.