Жанна Д'Арк, Орлеанская Дева

Что же касается собственно английских сочинений, то здесь выдумки Монстреле оказались дополнены новыми вымыслами. Так, Эдвард Холл (а вслед за ним и Ричард Графтон), слово в слово повторяя пассаж о служанке с постоялого двора, научившейся там ездить верхом и владеть оружием [83], заявлял, что Жанна была настоящей уродкой и ни один мужчина не желал близости с ней [84]. Хотя оба автора и упоминали о якобы данном девушкой обете девственности, ее слова они называли «выдумками» и «фантазиями», которым доверять вовсе не следовало [85]. Графтон подробно останавливался также на пребывании Жанны в армии, замечая, что в прежние времена ни одна римская матрона не позволяла себе разговаривать с мужчинами в публичных местах [86], тогда как «эта денно и нощно общается с солдатами и военными, что совершенно недостойно, аморально и бесчестно» [87]. Уважающие себя женщины так себя вести не должны, а потому, заключал Графтон, Жанна — непорядочная особа и не может быть названа святой [88]. Еще более ясно свое отношение к французской героине формулировал Шекспир. Его Жанна д’Арк, вне всякого сомнения, оказывалась настоящей армейской проституткой [89], не помнящей даже, от кого именно она ждет ребенка: от Карла VII, герцога Алансонского или Рене, короля Неаполя [90].

Образ распутницы, навязываемый английскими авторами XVI в. Жанне д’Арк, должен был поставить под сомнение ее роль в Столетней войне, опорочить сам факт многочисленных побед французских войск, одержанных с ее помощью, ибо оказывалось, что добыты они были нечестным путем. Доверие, оказанное Жанне Карлом VII и его военачальниками, с точки зрения англичан, являлось всего лишь следствием ее развратного образа жизни. Поставив во главе своего войска проститутку, король не мог рассчитывать на то, что его действия по спасению страны будут сочтены достойными, а его война — справедливой [91]. Конечно, подобное отношение к успехам Жанны д’Арк на военном поприще не было следствием одного лишь влияния «Хроники» Монстреле — оно сформировалось еще в 30-х гг. XV в. [92] и просуществовало вплоть до XVIII в. [93] Однако, образ, созданный бургундским хронистом, не был лишен известного изящества. Вместо прямых оскорблений, переполнявших в свое время английские пропагандистские сочинения [94], он использовал тонкие намеки, хорошо знакомые его современникам и ближайшим потомкам символические подтексты вполне обычных, на первый взгляд, явлений — обета девственности, визионерства, службы на постоялом дворе. И именно этим привлек внимание своих английских последователей.

* * *

Этой же «находкой» Монстреле воспользовался, как представляется, и Вольтер, задумывая «Орлеанскую девственницу». Его Жанна также представала перед читателями в виде «горничной, дебелой и румяной», с мускулистыми руками, твердой грудью, что «попу, бойцу и книжнику мила», способной отвесить оплеуху любому, кто «ее за грудь или за бедра щиплет». Она все также заботилась о «лошадях таверны», разливала вино, таскала мешки — пока за ней не являлся св. Денис: «Денис спешит, — чудно, но это так, — На поиски невинности в кабак» [95]. Чтобы сделать свою мысль еще более доходчивой, изменения в судьбе своей героини Вольтер сравнивал с изменениями в жизни какой-нибудь юной белошвейки, вместо публичного дома попадающей в постель к королю:

«Или, скорей, так швейка молодая,

Которую природа с юных лет

Готовила в бордель или в балет,

…. Когда ее Амур, везде порхая,

Кладет под короля, меж двух простынь» [96].

Появление в жизни Жанны крылатого осла должно было таким образом завершить общую картину событий, дабы у читателей не осталось ни малейших сомнений в нравственном облике Девы.

Заимствовав у Апулея тему осла как фаллического животного, катание на котором означало в символическом плане потерю девственности, Вольтер развил этот мотив, доведя его, при помощи хроники Монстреле, до логического конца. Его Жанна д’Арк не только теряла девственность, на что указывало наличие у нее чудесного спутника (как это, без сомнения, происходило и с римской Харитой) [97]. Вопреки надеждам св. Дениса, она оказывалась вполне сговорчивой особой, готовой отдаться влюбленному в нее Дюнуа, несмотря на то, что подобное поведение наносило, возможно, непоправимый урон будущему Франции.